Лидер «Ленинграда» СЕРГЕЙ ШНУРОВ— и.о. БГ, терминатор, дачник, рейвер, алкоголик и придурок, х– в пальто, агент 007, твой ковбой, звезда рок-н-ролла. Тип, соорудивший из ска, шансона, мата, секса и космогонической бодрости духа такой, с позволения сказать, невский пирог, что похабно-молодежный пирог американский кажется анкетой кисейной барышни. Ночью мы сидим с человеком, придумавшим главную русскую группу 2000-2001 гг., в московском клубном подземелье, подчиняем себе стремительно нагревающуюся водку и потихоньку делаем хип-хоп.
PLAYBOY Правда ли, что «Ленинград» запрещают, что тебе звонили из ГУВД?
СЕРГЕЙ ШНУРОВ Звонки да, но, понимаешь, официального заявления нет. Есть только тенденции общие. Кажется, что не произошло ничего, а на самом деле произошло до фига всего. Сегодня, кстати, позвонили из «Комсомольской правды» и сказали, что в Думе слушается закон о запрещении брани в общественных местах. Думаю, что нас он непосредственно коснется. И говорят: ваши комментарии по этому поводу. Я им сказал: знаете, они собираются закручивать гайки, но они забыли, что болты-то все сп–жены.
PLAYBOY Послушай, но если человек чуть не каждый день в самых популярных клубах обеих столиц сеет песни самого дикого и возмутительного свойства — рано или поздно он ведь должен обратить на себя внимание хоть каких-то властей?
ШНУР А я думал, нет. Я думал, разговорный язык имеет право на жизнь и в искусстве, и в литературе, и в музыкальных произведениях. Я ситуацию себе представлял по-другому. Но это даже хорошо, что так. Потому что, если б было наоборот, «Ленинград» уже не был такой изюминой, а был бы одним из многих. А сейчас будет всем страшно, а мы-то безбашенные…
PLAYBOY Ну и что ты будешь делать в случае официального запрета? И как это вообще технически возможно — запретить группу?
ШНУР Будет очень просто. Смотри, как я себе это вижу. На массовые мероприятия, которые происходят на открытом воздухе, нас сразу не приглашают. Потому что все они заверяются в Министерстве культуры. Там просто не подписывают список групп, и все.
PLAYBOY По-моему, вас туда и раньше никто особенно не звал.
ШНУР Ну так, позывали иногда. Положим, мы лишаемся тех двух фестивалей, в которых мы участвовали — то бишь «Крыльев» и «Нашествия», но это небольшой проигрыш. А в клубах, в моменты нашего выступления, по большому счету могут происходить какие-нибудь проверки на наличие наркотиков или звонки от анонимов по поводу заложенной бомбы. И достаточно пяти таких шоу, чтобы все организаторы концертов поняли, что группу «Ленинград» лучше не звать. Очень просто. Без шума и пыли. Но все равно издательскую-то деятельность нам невозможно запретить. В конце концов, если так случится, просто все обратно скатится в те времена, когда существовали «Гражданская оборона», «Сектор Газа» и так далее. Все же группы были. Просто это вызовет нездоровый ажиотаж, что нехорошо. Сейчас «Ленинград» добился того, что мат уже не воспринимается этаким жестом протеста; он воспринимается в некой особой форме. В искусстве, в принципе, даже в массовой культуре это возможно. Куча всякой литературы выходит с матом, и никого это не коробит. Я не понимаю, почему так происходит. Вот когда Пелевин выпускает книжку «Чапаев и Пустота», помню, я ее в «Знамени» впервые прочитал, и там чуть не целая глава написана матом — никто ж Пелевину не задавал вопросов, почему у вас столько мата, да как вы относитесь к мату и т.д. А к «Ленинграду» все относятся как к группе, которая матерится и более ничего. Все-таки, видимо, слово произнесенное и слово написанное — разные вещи.
PLAYBOY Что-то не помню я у Пелевина матерной главы, ну да ладно… Почему же к вам такое отношение? Вот к упомянутому тобой Летову же не относились только как к матершиннику.
ШНУР Не понимаю. Видимо, потому что мы как-то прорвали брешь, что ли. Мы вроде бы и заметные, и одновременно непонятно, как к нам относиться. У Летова были совершенно другие и определенные задачи, а наши задачи непонятны. Мы не протестуем ни против чего, и самое яркое, что видно, это как раз мат. А музыкальные критики все остаются на уровне девяностых годов, когда рок-н-ролл протестует против чего-то или выражает как-то себя… А мы вот просто вышли пописать, и это их смущает.
PLAYBOY Кто предтечи «Ленинграда»? «Ноль»?
ШНУР «Ноль», бесспорно. От «Аукцыона» очень многое в «Ленинграде», драйв, все оттуда.
PLAYBOY Как ты познакомился с Федоровым?
ШНУР На студии случайно.
PLAYBOY Ведь с него же «Ленинград» как таковой и начался?
ШНУР «Ленинград» стал видоизменяться на Федорове.
PLAYBOY А чем был до того?
ШНУР До Федорова это был чисто постмодернистский проект. А сейчас грани стерлись. Ну и время изменилось. Раньше я мог стилизовать под любой стиль, много этим занимался. На любую заданную тему мог написать песню. Сейчас уже не могу.
PLAYBOY Жалеешь?
ШНУР Это одновременно и плохо, и хорошо.
PLAYBOY Почему на первом альбоме, на «Пуле», пел не ты, а Игорь Вдовин?
ШНУР Тема очень простая. Я играл на басу. Вернее, не играл на басу. Я придумал «Ленинград», собрал какое-то количество людей. Стали играть. Планировалось, что буду петь я. Мы нашли басиста. И тут выяснилось, что современные басисты, вся наша школа петербургского и российского баса, не могут играть элементарные джазовые риффы или простые туц-туц-ту-ту-ту-ту-туц-туц. Тогда же вся наша питерская приандеграундная сцена делала жесткий хардкор. Басисты, короче, перевелись, и мне пришлось взять в руки бас. А в те времена я не умел одновременно играть на басу и петь. Потому что по идее я играл всегда на гитаре. Вот.
PLAYBOY «Пуля», по-моему, — плохой альбом, нечестный. И во многом из-за того, как там поет Вдовин. Не то чтоб он пел плохо, но он пел не так.
ШНУР Видишь, дело даже не в том, как там Вдовин поет. Дело в том, что это вообще первый записанный альбом. Там же вообще никто не понимал, чего делать. Но так получилось, что песни хорошие. И все заключалось в том, чтобы прийти, быстренько записаться и разбежаться по своим работам. Какого-то концептуального решения не было, все писали, как писалось. Ребячество. Альбом фальшивый, я согласен. Тогда он был для меня сомнителен, ну и сейчас. Пара вещей нравится. Самая любимая — инструментал.
PLAYBOY «Таня» и «Любовь» хорошие.
ШНУР «Любовь» хорошая. Ну еще «Танцы танцевать» программная. Собственно, с нее и начался другой «Ленинград». Я говорил Мите Борисову из ОГИ: «Вот вещь, на нее надо снимать клип и это долбить». Но тогда всем нравились как раз песни как бы смешные.
PLAYBOY Ты заметил, что те, кто любил «Пулю», довольно прохладно принимали весь последующий «Ленинград», и наоборот?
ШНУР А мы просто перестали быть богемной музыкой. В Москве вообще очень любят ретроспективизм. Если ты играешь какое-то ретро или там цыганщину, то ты the best. Если это что-то оттуда, из детства, — это катит. А если ты делаешь актуальные вещи — извини. Вот тот же самый Дельфин в Москве. Богема его не любит. Хотя, на мой взгляд, Дельфин сделал ох–льную вещь. Я видел его на концерте; я реально смотрел на него и думал: вот если б Высоцкий жив был в наше время, он был бы рэппером. Как Дельфин. Примерно так.
PLAYBOY Здесь многим не нравится, что у тебя слишком беспорядочная публика: быки и все такое.
ШНУР Ну-у, это и в Питере не любят. Там тоже много снобизма. Я не знаю, мне быки не мешают. Мне они нравятся на концерте. Вообще плохо остаться такой группой для богемы. Это скучно и непонятно для чего.
PLAYBOY Отчего всякий младопитерец, в той или иной степени одержимый искусством, выпив, начинает поносить Москву?
ШНУР Это проблемы бывшей столицы, которая стала провинциальным городом. Собственно говоря, гордиться нечем. Ничего не происходит в Петербурге, все тухло, противно. Но осталось знамя, знаешь, продырявленное в боях, и каждый раз, выпив, его поднимают у последнего убитого знаменосца (смеется), и вперед. Там вообще скучняк. Раньше, я помню, был взрыв всего, можно было каждый день ходить в клубы; там были какие-то невероятные люди, все жили, дышали. «Арт-клиника», Пушкинская 10, все кипело. Было интересно. А сейчас нет событий. Собственно, и богемы нет. Старая богема стала немобильной.
PLAYBOY А нестарая?
ШНУР Что-то не наблюдается. С середины девяностых вообще время встало: вот вечеринка, и одни и те же физиономии. Нет новых взрывных чуваков. Мне кажется, что петербургская традиция — все, до свидания. Нового Ленинградского рок-клуба явно не будет. Ну, по крайней мере, в ближайшее время.
PLAYBOY Ну, в Москве тоже рок-лаборатории не ожидается.
ШНУР Дело во времени. Прошли эти, помнишь, голодные времена перестройки, когда делать было вообще нечего, а о жрачке думать было глупо. Потому что ее не было. Все занимались чем-то. Сейчас это кончилось, и понятно, что можно вообще ничем не заниматься. В Питере в этом смысле полегче — там нет денег. Там групп почему столько рождается каждый день? Вот ты, допустим, работаешь в «Плейбое», у тебя быстрое применение каких-то там способностей, как-то они реализуются. А в Петербурге что бы ты ни делал — все одна х–ня. Точно так же можешь сидеть в подвале и тренькать на гитаре. Или быть тем же ди-джеем.
PLAYBOY В Москве потому что глянец есть. Гламур. Он кучу людей спас от необходимости на гитаре играть либо книжки писать. Сидишь, чего-то пописываешь, интервью вот берешь.
ШНУР (Задумчиво) Ну да, в жопу не даешь, в общем.
PLAYBOY Ты ведь много гастролируешь. Что в провинции?
ШНУР Там люди живее, но зашореннее. Источников информации очень мало. Ну и «Наше радио» подливает масла в огонь: русский рок, все дела. Единственное приятное с «Ленинградом» то, что это не рок. Единственное, что радует.
PLAYBOY «Ленинград» — это некий прецедент или часть целого движения? Соратники у тебя есть?
ШНУР Есть, да. Хотя сложный вопрос. Не знаю. Мы с Ленькой (Леонид Федоров, лидер группы «Аукцыон» — прим. ред.), когда писали альбом «Пуля», еще обсуждали: а давай позовем всех наших питерских друзей, каждый споет по песне, и будет настоящая группа «Ленинград». И будет состав человек двадцать. Но потом как-то не получилось.
PLAYBOY Отчего?
ШНУР Из-за рас–дяйства, наверное. А по идее «Ленинград» замышлялся этакой атомной бомбой, летящей из Петербурга в Москву. И все тогда чувствовали эту живость. Все понимали, что репетировать не нужно. Это же вообще было одно из условий существования «Ленинграда»: одна репетиция, и все, вперед играть. Должно быть такое то-ва-рищество. Но все же зажрались. Да и я — тоже. Когда волков оцепливают, каждый вырывается поодиночке. Стаей пробиться очень сложно.
PLAYBOY В чем оцепление-то заключается?
ШНУР Да во всем! А тебе воздуха хватает вообще?
PLAYBOY Давай все-таки лучше про тебя поговорим.
ШНУР Я не знаю, я это чувствую яйцами, отсутствие воздуха. Раньше я дышал, жил и мне было вообще по фигу все. Я мог писать альбомы в долг. Сейчас я этого делать не буду. Время другое.
PLAYBOY Когда оно изменилось?
ШНУР Век же другой начался, ты чего? (смеется). Раньше я мог писать три песни в вечер. А сейчас я просто не хочу этого делать, мне неинтересно. Конфликтов нет никаких. Может, мы стареем и нас уже не цепляет ничего — я тоже об этом думаю. В то же время я слушаю песни, которые по радио крутятся; слушаю других музыкантов. И как-то я не чувствую нерва времени в них. Я не чувствую, что они время схватили за яйца. Когда я записал «Мат», я вот этой самой рукой ощутил, что вот оно время, и его яйца у меня в руках. Я испытал кайф неимоверный. Чудо произошло маленькое. Все альбом залажали, говорят: говно полное, а мне было вообще неинтересно. Я сидел дома и слушал его каждый день. Думал — все. Это время, и оно схвачено.
PLAYBOY А «Дачники»?
ШНУР Они хуже. Их можно было лучше записать, на мой взгляд. Хотя они выстрелили.
PLAYBOY «Мат» — альбом странный по всему, даже по порядку композиций.
ШНУР Так представляешь, когда мы записали «Мат», я беру себе кассетку домой, врубаю, слушаю, думаю: надо ж, б–дь, порядок песен составить. Начинаю что-то писать, вдруг понимаю: о–еный порядок. Я так все и оставил . Одну переставил вступительную, «Будем веселиться». На «Мате» чувствуется мера опьянения. Под конец все уже мимо играют, какие-то стоп-таймы появляются непонятные. Все звукачи были в шоке, когда это слышали. В ужасе. В ужасе.
PLAYBOY Расскажи, пожалуйста, про новый альбом.
ШНУР А это будет двойник, половину я уже записал. Ну да, надо писать. Песни-то есть. Ладно б песен не было, а нужно писать, вот это п–дец, а так песни есть — чего бы не записать альбом?
PLAYBOY За границей ты никогда не играл?
ШНУР Не-а.
PLAYBOY У тебя с паспортом какие-то проблемы?
ШНУР Были, да. Я ж как Тупак Шакур. Десять лет в уголовном розыске.
PLAYBOY ?
ШНУР Армия.
PLAYBOY Тебе разве нет двадцати семи?
ШНУР Ну вот сейчас все. Получил паспорт, получил военный билет. А так—в шестнадцать не пошел в военкомат, в 18 объявили розыск, в 20 — уголовное дело в прокуратуре. Но самое смешное в этой ситуации—представляешь, человек находится в розыске, а про него тем временем печатают статьи в крупных журналах, показывают по телеку. А наша, б–дь, милиция ищет: где ж этот гад, где ж этот вредитель, ну не найти его никак! Вот, сука, скрылся! Наверно, в деревне живет.
PLAYBOY В чем основной смысл «Ленинграда»?
ШНУР В обществе, в котором все стало понятием, в котором любые слова облачаются в какую-то оболочку, что бы ты ни произнес. Если ты говоришь честно, то любой х– может это обсмеять и поставить в говно. Вот ты говоришь: «я тебя люблю» смешно звучит? Смешно. П–дец. Но все в кавычках. Это все как бы. И «Ленинград» показывает эту ситуацию. Вот что все как бы. Просто люди как-то привыкли не разбираться в том, где они живут, и в понятиях, по которым они живут. А «Ленинград» вскрывает эти язвы, почему он так и неприятен. Сколько народу его приемлет, столько же и отвергает.
PLAYBOY Ты ведь довольно большому количеству людей, скажем так, снес крышу. Причем, далеко не подросткам. С этим не поспоришь. Тебе это доставляет удовольствие?
ШНУР Да, это люди с опытом. Я думаю, это нормально И я не снес им крышу. Я попал в резонанс к тому, что происходит у них внутри. Потому что я такой же. И то, о чем многие думали, я сказал со сцены, и все. Когда нет катарсиса, о котором говорил Аристотель, когда не цепляет — тогда все абсолютно фоновое. Без «Ленинграда» было бы скучно, как мне кажется.
PLAYBOY Ты участвуешь в съемках фильма «Копейка» по сценарию Сорокина?
ШНУР Кино пока не снято, я ничего говорить не могу. Я написал там песню под титры, заглавную.
PLAYBOY Но ты там снимаешься или нет?
ШНУР Еще непонятно, но может быть. В эпизодической роли. В финале эту песню и запевая. Я не знаю, что там думает Дыховичный. Но песня получилась классная.
PLAYBOY А как тебе Сорокин?
ШНУР Сорокин… ну… настоящий писатель. Великий. Как человек — не знаю. Нужно сходить в поход дней на десять.
PLAYBOY А ты ходишь в походы?
ШНУР Я — нет (смеется). Это я фантазирую. Как Сорокин. Я думаю, он сказал бы то же самое. Походы (дико смеется). Это странный случай, когда мне нравится все, что он пишет.
PLAYBOY А что больше всего?
ШНУР «Норма». Вообще настольная книга. «Пир» — очень сильная вещь. Мне кажется, сейчас такое время, когда очень сложно делать простые и сильные вещи. Гораздо легче уходить в какую-то заумь и бросаться очень длинными словами. Вот у Сорокина получается.
PLAYBOY А еще у кого получается?
ШНУР У Летова разве что. У него даже получалось без инструментов практически (усмехается). Хотя одновременно это музыка. Как ни странно, я считаю Летова в первую очередь замечательным мелодистом. Никто ему таких комплиментов не говорил и никто этого старается не замечать, но это правда. Все врут, суки. Там у него особая прелесть… Например, как смотришь набросок Рембрандта — вот была в Пушкинском музее выставка, там наброски, незаконченное. Две линии, но уже все понятно. Мне кажется, что у Летова такая же фигня. Набросок, а все есть уже. Это не живопись маслом, но этого достаточно.
PLAYBOY А «Ленинград» возможен в такой ипостаси наброска, без духовых, без барабана на голове, без всего этого?
ШНУР А ты мой сольник видел когда-нибудь?
PLAYBOY Нет.
ШНУР Ну посмотри, тогда узнаешь. На самом деле возможен. Да, сейчас я могу сказать четко.
PLAYBOY Ты так уверен в себе? Ты поешь: «бейте в ладоши, суки». И тебе не страшно? А ну как не стали бы бить? Что тогда?
ШНУР Я бы этим не занимался. Хотя нет. Для меня основной критерий всегда был — торкает меня или не торкает. Играл бы для себя, по маленьким клубам. Работали бы точно так же, записывали альбомы за свои деньги. Это же все начиналось как хобби, потом уже народ стал обращать внимание. Иногда я думаю, что так, как сначала, было даже правильней.
PLAYBOY Сильно жизнь изменилась с тех пор, как народ стал обращать внимание?
ШНУР Ну да, изменилась, изменилась. Когда ты становишься общественным человеком, то волей-неволей становишься несвободным. У тебя есть определенная аудитория, и у тебя возникает интерактивная связь с ней. То, что в метро узнают, — это все х–ня. Самое страшное — когда ты понимаешь, чего от тебя ждут. Вот это п–дец.
PLAYBOY И как с этим бороться?
ШНУР С популярностью бороться очень просто. Достаточно написать десять х–вых песен и их публично настойчиво исполнять. И все станет на свои места. Другое дело, что меня совершенно не втыкает исполнять х–вые песни, вот это да.
PLAYBOY Сколько ты в среднем играешь в неделю концертов?
ШНУР Не знаю, много. Три, наверное. Ну видишь, мы не быкуем по поводу цен. Мы достаточно демократично относился и к хозяевам клубов, и к публике. Чудовищно же когда стоит билет 500 рублей.
PLAYBOY Но нельзя же так часто выступать. Что, по-твоему, будет с «Ленинградом» дальше?
ШНУР Не знаю, разогнать надо бы. Ну так, чтобы самим не ох–ть, чтоб публика не ох–ла. Я думаю, это самое правильное решение сейчас. Засесть в глухую оборону. После удачно проведенной контратаки, как в боксе, нужно встать вот так (довольно профессионально закрывает лицо кулаками). И понять — противник в нокдауне или еще шатается.
PLAYBOY Но ты более или менее доволен проделанной работой?
ШНУР Приятно. Иногда сидишь в туалете и думаешь: сколько ж всего мы забацали, сделали — кайф. За какой-то короткий отрезок времени столько этих… мельниц забомбили. Приятно. Но и честь надо знать. Я смотрю наши видеозаписи, я просто не понимаю, как можно столько играть так. Качалово страшное. Вообще, зверьки какие-то… нельзя к такому людей приучать. Пускай посмотрят хорошие группы, спокойные. Брит-поп, все дела…
PLAYBOY А сам что ты слушаешь?
ШНУР Очень разную музыку. Серф. Последнее, что купил — таллиннский концерт «Гражданской обороны». Еще последний AC/DC. Послушал в МРЗ кусочки песен Чистякова, очень хороший. А вообще с музыкой такая ситуация — она превратилась в полное говно. Уже понятно, что никаких взрывов не будет. Слава тебе господи, что «Ленинград» еще хоть как-то запрещают, что власти как-то обращают внимание на то, что происходит. Сейчас же кого запретить? Все же «ля-ля тополя». Я слушаю песню, я не понимаю, про что она, что они хотели мне сказать. Я еду в машине, слушаю радио, а там какие-то кроссворды, ребусы мне суют, что ж это такое; и мелодии все витиеватые, кошмар. Надо, б–дь, заниматься компьютерной графикой. Это самое перспективное. (Смеется).
PLAYBOY А правда, что ты с Путиным в одной школе учился?
ШНУР Напротив, напротив, он учился. Он — в 281-ой, а я учился в 266-ой. У Путина была дико гопницкая школа. Восьмилетка. Потом она стала десятилеткой, но все равно все гопники учились там. Она была химическая, и после нее можно было поступить в Технологический институт.
PLAYBOY А ты, значит, в Технологический не собирался.
ШНУР А я учился в театральном классе. Был ТЮЗ, и был такой человек Карагодский. Такой знаменитый режиссер петербургский. Класс просуществовал два года, после чего Карагодского посадили за педофилию. Но это еще в старые советские времена было.
PLAYBOY А тебе старые советские времена нравятся?
ШНУР Да, нравятся. Можно было на самолете летать куда-то… в Узбекистан. В Грузию опять же. В Латвию. Опять же гордиться нечем. Когда я был в Америке — тогда еще был Советский Союз — я приезжал и говорил: я из СССР. Все боялись. А сейчас что? Россия — тьфу. Но Путин ничего. Путин сейчас ракеты построит, большие и толстые, мат запретит, и опять будем гордиться.
PLAYBOY И чем же лично вы, Сергей Владимирович, собрались гордиться?
ШНУР Ну как чем? Вот есть поколение Икс. Есть дженерейшен Пи. А вот мы с тобой — это поколение ПОХ. Потому что нам все по х—ю. Всю х–ню придумали мы. Это мы придумали бандитизм. Это мы начинали стрелять друг в друга, половина нас уже вообще в могилах лежит. Мы развили всю эту наркоманскую тему. У нас завоеваний до фига, нам есть чем гордиться. Мы—поколение ПОХ, мы — как викинги, которые ворвались в Рим и на х-й его изничтожили весь и построили свою империю. Совершенно точно. Волей-неволей так получилось. Бизнес кто придумал? Мы придумали бизнес, до этого не было бизнеса вообще. Папа мой придумал бизнес? Папа мой не знает, что такое бизнес отродясь. Дефолт? Это мы придумали. Поколение Икс думает: «о, е–ыть, наркотики, кислота, мы будем торчать». Да ладно, ребята, расслабьтесь, вы уже все свое отторчали. Рейв! Кто придумал рейв? Поколение ПОХ! Кто ди-джеи? Нашего возраста все чуваки! Поколение Икс — это младший сержантский состав рейверов, а офицеры — это мы. Все, кто там борьбой в школе занимался, бригады собирал, — это дженерейшен Пи. А поколение ПОХ придумало настоящий бандитизм. Мы поняли, что мышцы — это полная х–ня, когда есть пистолет. Короче, за нашу великость! За наше поколение непотерянное! (Выпивает) Мы же нашими руками остановили путч 91-го!
PLAYBOY Ага, и этими же руками подняли путч 93-го.
ШНУР Да. А кто экономику всю разворовал? Нет, начинали конечно, дженерейшен Пи. Но эти начинали с микросхем снимать золото. А когда пришли мы, мы начали воровать составы. Интернет кто придумал? А спирт Royal?! А кто рок-н-ролл загубил вот в этом его неимоверном пафосе? Тоже мы. Рейвом его заткнули так, что… А как мы работали! Вот ты сколько профессий сменил?
PLAYBOY Немного: сторож, экскурсовод по Соловкам, учитель. Торговец виллами.
ШНУР А я работал кузнецом и промоушн-директором радио. Я работал дизайнером. Я работал сторожем. Я работал стекольщиком.
PLAYBOY А я еще торговал фальшивыми документами.
ШНУР А я делал копии картин! Мы открыли новую историю. Нам, единожды осмыслив это, просто нужно организовать партию и отстаивать наши свободы — те, что мы завоевали. Мы — как варвары, мы ворвались в это пространство культурное, разбомбили все, что только можно, и до сих пор не понимаем, что мы, собственно, захватили. Мы стоим на руинах этого города, а со всех сторон начинают римские войска опомнившиеся подступать. А что нам отстаивать? Фиг его знает. Нужно ясность внести, что завоевано, что стоит отдать — ну, за ненужностью, а что, собственно говоря, наше. Кровное. Явно, что в этой суматохе мы захватили какую-то х–ню. Мы были те злые и голодные, которые сделали всю эту революцию. А сейчас же современное поколение Икс, оно абсолютно вписывается в рамки государственности. Заметь, юриспруденция — самая массовая вещь. Все начинают строить карьеру с детства. Работать в офисе, ездить на старенькой BMW на работу… Страшно. Я вот в детстве хотел быть мороженщиком. А сейчас? Как помнишь, раньше стояли женщины в каких-то ободранных тулупах, с такой бирочкой, напечатанной на компьютере: «работа в офисе». Вот это мечта воплотившаяся современного поколения. А за нашу жизнь деньги меняли столько раз, что верить им уже невозможно. Столько раз наши бабы становились проститутками, что совершенно понятно: бабам верить тоже невозможно!
PLAYBOY Я вот как раз хотел спросить…
ШНУР А власть? Она менялась столько раз, что понятно, что власти тоже нет. Мы — те самые первооткрыватели, которые вступили на какую-то, б–дь, Америку. К сожалению, здесь остались эти е–ные индейцы. Которыми нужно заняться. (Усмехается). Но патронов нет. Да и животики уже отросли.
БИО
Сергей Владимирович Шнуров, 13 апреля 1973 года. После школы учился в Ленинградском инженерно-строительном институте, реставрационной «путяге» (реставратор произведений из дерева 4-го разряда), религиозно-философском институте при духовной академии. Работал грузчиком, сторожем в детском саду, стекольщиком, кузнецом, столяром, дизайнером в рекламном агентстве, промоушн-директором на радиостанции «Модерн». В 1991-м — проект «Алкорепица», первый хардкор рэп-проект. Техно-группа «Ухо Ван Гога». 9 января 1997-го — «Ленинград».
Интервью – МАКСИМ СЕМЕЛЯК,
фото – АЛЕКСЕЙ СЕДОВ.
Playboy Россия сентябрь 2001
