ПОПУЛЯРНОСТЬ группы «Ленинград» и ее лидера Сергея Шнурова (в просторечье — Шнура) носит откровенно скандальный характер.
— Интересно, ваш сценический образ совпадает с образом реальным?
— В какой-то степени совпадает, в какой-то нет. Все-таки сцена — это сцена, а жизнь — это жизнь. Я вот как скажу: когда напьюсь, то эти образы совпадают, наверное, процентов на девяносто.
— Какая аудитория слушает вас?
— Вообще-то я, когда пишу песни, не задумываюсь об аудитории. Я их пишу, потому что не могу не писать. Но в первую очередь на наши концерты ходит не молодежь, а наши ровесники, те, кому под тридцать. Хотя бывают и шестидесятилетние. Тех, кто нас слушает, объединяет внутренняя свобода. А внутренне свободным человек может быть в любом возрасте.
— Последнее время вы много заняты в кино. Как это вышло?
— Просто я много пишу песен для кино. Думаю, режиссеры ко мне обращаются, потому что я могу писать на заказ, а это немногие музыканты у нас умеют делать. Я имею в виду, писать на заказ хорошие песни.
— А что такое, по-вашему, хорошие песни?
— Те, которые будут петь на улицах. Мне в последнее время нравится писать песни на заказ. Это как математик решает свои задачи. Передо мной ставится задача, и я ее решаю. Причем делаю это хорошо.
И получается, что меня приглашают написать музыку, а потом просят еще что-то и сыграть. В пяти фильмах уже сыграл. Правда, все роли небольшие. В «Копейке» я играл убийцу и злодея. Только что закончил сниматься в фильме «Игра мотыльков» Андрея Прошкина — сына того Прошкина, который снял «Холодное лето 53-го». И опять персонаж совершенно незначительный, но какой-то такой… негодяй. Серьезная роль только у Наташи Погоничевой была в «Теории запоя». Там я фею-милиционера играл, летающего над алкоголиком.
— С чем связаны запреты на ваши выступления в Москве?
— Не только в Москве, в провинцию нас тоже не пускают. Так что поем по преимуществу в Питере. Мне здесь и так больше нравится петь.
Ну и кто от этого потерял? Да, мы не поем в Москве, зато совершенно спокойно мы работаем в Америке. Не думаю, что Нью-Йорк чем-то хуже Москвы. Вон только в октябре нам предстоит проехаться по Германии, Америке, Канаде.
— И что за публика там, русские эмигранты?
— Не только. Ходят и иностранцы. Спросите, что они понимают? Ну ведь мы что-то понимали в «Битлз». Вот и они что-то понимают в группе «Ленинград».
— За время существования группы произошла ли какая-то эволюция?
— Когда мы начинали, то работали в стиле псевдоблатняк. Тогда, в 1997 году, не было никакого «Радио-шансона», и мы были первыми. В 1998 году записали альбом «Мат без электричества», в котором многие заметили только один мат. А в нем еще было и сплошное «Ча-ча-ча». Потом появился альбом «Дачники», который для многих наших слушателей открыл стиль «ска». Потом появились «Пираты ХХI века», и это совсем другая музыка. А «Второй Магаданский» — это уже было мое собственное баловство, некая имитация атмосферы 1972 года, кухонных концертов. Я Аркадия Северного до сих пор люблю и чту. Так что эволюция очевидна.
— Трудно совмещать карьеру музыканта и семейную жизнь?
— Не знаю, я в этом не разбираюсь, ни в семейной жизни, ни в карьере музыканта. Я просто делаю свое дело.
— А кто воспитывает сына?
— Мама, бабушки, няня. Ну и я, конечно. Только, честно признаюсь, в свое время мне папа уделял больше времени, чем я своему сыну. Уж очень много гастролей.
— А жена как к этому относится?
— Нормально. В музыке она, как и я, абсолютно всеядная. А по жизни жена — директор нашей группы. Так что, бывает, разъезжаем вместе, оставив сына на попечение няни.
Ксения Головко, Юрий Звягин
Российская газета
