Сергей Шнуров: «Я не понимаю, кто я. В этом – моё счастье»

Сергей Шнуров на обложке журнала STORY июнь 2017 года Интернет
Сергей Шнуров никого не оставляет равнодушным. Кто-то считает его гопником, кто-то провокатором, кто-то расчётливым бизнесменом и даже добропорядочным буржуа...
Поделиться в соцсетях:

Умник Шнуров

Сергей Шнуров никого не оставляет равнодушным. Кто-то считает его гопником, кто-то провокатором, кто-то расчётливым бизнесменом и даже добропорядочным буржуа…

– Мы все время от времени примериваем разные социальные маски. Заметь, в моем случае они не взаимоисключающие. Правда, к буржуазии я не отношусь, поскольку не эксплуатирую свой капитал.  Единственный капитал, который можно реализовать в XXI веке, – знания и умения. Весь акулий капитализм остался в прошлом. Видишь, как деньги дешевеют? Можешь взять кредит, это выгодно.

Очень смешно! Ты ещё скажи, что следишь за котировками акций!
– Это бесполезно. Денег печатают больше, чем производят товара. Не угонишься!

Как-то ты заявил, что равнодушен к деньгам.
– Враньё! Просто они в системе моих ценностей не стоят на первом месте. При этом я не являюсь альтруистом и средневековых заявлений, что деньги – это говно дьявола, не люблю. Деньги у мужчины должны быть, хотя бы для того, чтобы заплатить за наши с тобой посиделки в ресторане.

Сколько у тебя в кошельке нала?
– У меня карта.

Откуда такое нетрепетное отношение к дензнакам?
– Я не родился с серебряной ложкой во рту, но бедным никогда себя не считал: ни в школе, ни в детском саду. Хотя сейчас лгу! У меня был состоятельный прадедушка. Герой революции, преподаватель в артиллерийском училище. Имел два ордена Ленина и был пенсионером союзного значения. Получал пенсию в размере аж двести пятьдесят целковых. По тем временам это было ого-го!

Прадедушка поддерживал меня как мог. Выдавал мне, школьнику, по три рубля в неделю на блатную жизнь. На день рождения и Новый год я стабильно получал в подарок по пятьдесят рублей, ну, а на 7 Ноября – двадцать пять.

На что тратил?
– Между прочим, футбольный мяч стоил четвертной! А потом, я любил шляться по кафешкам. Деньги расходились быстро. Знаешь, я никогда не боялся безденежья, потому что всё время думаю о способах их добычи. Мне интересны схемы реализации.

Кроме музыки какие ещё схемы пришли в твою светлую голову?
– Музыка – узкое понятие. Посмотри, сколько вокруг музыкантов, а у кого из них есть деньги? Да я и музыкой не особенно занимаюсь. У меня комплексный подход. Хотя я не назвал бы себя продюсером. Это подразумевает внешнее управление, а я нахожусь внутри комбината: являюсь генеральным директором, начальником цеха, мастером линии. Я фабрикант, который следит, чтобы не было забастовок.

«Правила, условия – это все иллюзия, которую люди сами себе придумали» 

 

Сергей Шнуров

Думала, ты мне сейчас про творчество начнёшь!
– Ты общаешься со всякими дураками! Я как услышу словосочетание «творческая личность», думаю: «П…а!» – и сразу убегаю.

Везёт тебе. А почему у вас в группе никогда не было продюсера?
– А зачем? Я понимал, что существует система под условным названием «русский шоу-бизнес». Если ты двигаешься линейно и играешь по правилам: не материшься, добиваешься ротации, общаешься с сильными этого мира, то всё идёт по накатанной. Но мне «короткие» деньги не интересны. Я считал, что эту систему можно обойти и взломать. Так что перед тобой сидит хакер, который грохнул шоу-бизнес.

Сергей Шнуров, портрет

Ты самонадеянный парень!   
– Самое интересное, что для этого не было никаких предпосылок: ни денег, ни блата. Сплошной анализ и решение задачи.

Добившись успеха, ты не растерял друзей. А это посильнее «Гамлета» будет. Сам знаешь: зависть, сплетни, интриги и прочие радости.
– У меня мало друзей. В основном приятели. Кого бы назвать? Например, Олег Тиньков, Ника Белоцерковская, которых знаю с 95-го года. Будет самонадеянно сказать, что я ох…й друг.  Но с людьми расстаюсь тяжело, правда, без скандалов и без дальнейшего педалирования обид. У меня короткая память, я стираю ненужные файлы, потому что не живу вчерашним днём и не анализирую былое, чтобы потом впадать в думы.

Тебя предавали?
– По-крупному? Знаешь, то, чем я занимаюсь, не наполеоновские войны. И предательство такого же свойства – маленькое, игровое. Некоторые семейные пары или компании подвыпивших людей в кафе называют предательством минимальные этические шероховатости и раздувают из этого конфликт. Я не из этих товарищей. Выясняют отношения те, кому нечем заняться. Все эти книжки про психологию, бесконечные анализы друг друга в «Фейсбуке» – это решительно от не фиг делать.

Но сам регулярно размещаешь в сети резонансные посты.
– Я высказываюсь только на тему хитовых историй. Что написано Шнуром, не вырубишь топором. Или ты предлагаешь мне пройти мимо ситуации с Исаакиевским собором? Началась волна оголтелого патриотизма, который не понимает собственных корней.

Когда греческими буквами, а мы всё-таки греческой азбукой пользуемся, пишут: «Мы ненавидим Европу!» Вера тоже пришла из Константинополя. Мы являемся периферией, но всё-таки европейской культуры. И когда мы начинаем залупаться насчёт этого, мы просто рубим сук, на котором сидим. Кстати, слово «патриотизм» – иностранное. Если все такие импортозаместители, поработайте над словом «патриотизм»…

Опять ты людей смущаешь! Люди за свои убеждения бьются в кровь, а ты раскачиваешь лодку, в которой сидишь.
– Это не кровь, а цифры. Знаешь, сколько пользователей «Фейсбука» в России? Девятьсот тысяч! А у нас в стране сто сорок шесть миллионов. Так что это не буря, а склока.

Всегда хотела тебя спросить, как тебя занесло в Теологический институт?
– В 90-х на книжных развалах ничего не было за исключением философии и «Розы Мира» Даниила Андреева. А всё потому, что система советских ценностей рухнула, заработать денег было негде. Народ заметался в поиске духовных пастырей. Кто ломанулся в эзотерику, кто в мистику, кто в религию…

«Культура – это очень тоненький слой, который прикрывает наше звериное нутро» 

Сергей Шнуров

У меня был друг, с которым мы поступили в Ленинградский инженерно-строительный институт, но его быстро отчислили, а я ушёл за компанию. Мне не с кем стало разговаривать. Под влиянием на неокрепшие души Виктора Цоя рванули в реставрационный лицей. Ну и потом как-то незаметно оказались на философском факультете Теологического института. Прошло три года, у меня родилась дочка, которую надо было кормить. И я ушёл.

Мне кажется, мама с тобой намучилась.
– А где ты видела не плачущих мам? Но особых мучений я никому не доставлял. Конечно, родители переживали, когда я ушёл из ЛИСИ. Все советские люди знали, что жизнь – это маршрут от одного государственного института к другому. Справедливости ради скажу, что папа меня всегда поддерживал.

Как бывший студент Теологического института ты оперируешь такими понятиями, как Бог, судьба?
– Судьба – слишком фатально. Но я верующий, потому что неверующих нет. У нас был религиозный философ Хомяков, который говорил, что родителей, религию и родину не выбирают. Так что я самый что ни на есть православный христианин. «Символ веры» знаю, «Отче наш» тоже.

А в собственное везение веришь?
– Удачно подобранная рифма, удачная мелодия – вот везения. Не могу же я всерьёз заявлять, что всё это благодаря тяжкому и упорному труду!  Мне и с людьми везло. При этом я не думаю, что кто-то или что-то в состоянии менять вектор твоей жизни. Случайно услышанный в юности отрывок соло Джимми Хендрикса не мог повлиять сильнее, чем двухлетний курс физики. Просто я его не помню. Я имею в виду кусок соло.

Тебе повезло – ты снялся у Германа-старшего.
– Скажешь тоже! На экране где-то бегают дети, среди которых мельтешу я. Мы катались на «собачьей горке» возле школы. Подошла съёмочная группа: «Не могли бы вы поиграть в то же самое, но во дворах? А мы вас снимем». Я, будучи самым бойким, набрался смелости и спросил у оператора, как называется фильм. «Мой друг Иван Лапшин», – ответил он. Я про это счастливо забыл… Много позже отправился в кинотеатр смотреть картину. Увидел знакомые дворы, детей, и пазл моментально сложился.

Можно гордиться причастностью к мировому кинематографу. Ты же и у Соловьёва снялся.
– Ну, во-первых, я давно понял, что страна, выпускающая «Жигули», не может производить приличные фильмы. Какие машины, такое и кино. И не надо мне говорить про душу. Душой берёт тот, кто херово танцует… Ты смотрела фильм «Левиафан»? Я выключил, когда очень длинный план показывал иконы в автомобиле. Он шёл несколько минут. Сразу стало понятно: аллегории и всё такое… А гордость – непродуктивное чувство, которое всегда про «вчера». Оно мешает двигаться дальше. Ведь будущее реализуется только от неудовлетворённости.

Я думала, что у артистов главная движущая сила – тщеславие.
– Чистое тщеславие никогда и никому не помогало стать великим. Хотя в детстве, изображая гитарное соло на швабре, я мечтал, что девчонки будут смотреть на меня восторженными глазами.

Что тебе нравилось петь?
– «Уно моменто», «Постой, паровоз», композиции из «Бременских музыкантов». Мне вообще импонировали шуточные и танцевальные песни. При этом я не был меломаном, как, например, мой двоюродный брат, у которого был проигрыватель, стоивший космических денег, и который как на работу ходил на рынок в Автово, где покупал и обменивал свои раритетные «пласты». Я родился в эпоху кассет, когда джинсы стали уже общим местом. Зато современный плеер был эксклюзивом, доступным только фарцовщикам.

Сейчас все бросились вспоминать 90-е. Как тебе жилось?  
– Это время открытых возможностей с совершенно непредсказуемым завтрашним днём. Люди, ложившиеся спать в одном социальном статусе, могли проснуться совершенно в ином. Динамично, круто и опасно.

С бандитами встречался?
– Это девушки с ними встречались… Если ты начинаешь говорить на бандитские темы, подбирай слова и «следи за базаром». На самом деле у меня были приятели из этой категории граждан. Но бандитами они были в представлении обывателя.

Или в представлении Уголовного кодекса.
– Да брось! Весь город Санкт-Петербург был одной организованной преступной группировкой, просто кто-то отдавал себе в этом отчёт, а кто-то нет. Помню, одной группировке попало в руки «Радио России Ностальжи». Они предложили нам заполнить эфир какой-нибудь х…й.

Так мы с корешем каждую среду стали сидеть на Невском проспекте в открытой студии, а по-человечески – в витрине. В райдере у нас значилась бутылка водки, на которой мы, разумеется, не останавливались. Бухали и п…ли на весь город, слава богу, не на страну, иначе нас бы быстро нашли. В таком режиме продержались месяца два.

Не пить было слабо?
– Решительно! Мы дали друг другу слово. Более того, после столь основательной тренировки через год мы дали друг другу слово пить каждый день. Продержались пять лет. Тогда казалось, что бухать – это круто. У меня даже был слоган: водка – это я. В моей жизни был день, когда я думал, что сдохну.

Что спасло?
– Не поверишь! Когда в квартире становилось невыносимо грязно, мы вызывали шлюх, сразу штуки по четыре, чтобы уборка веселее шла.  Так вот эти, так сказать, дамы полусвета в те времена, кроме мартини, ничего не пили. Этим напитком я однажды нажрался в хлам. Проснулся утром. Андромедыч (Андрей Антоненко, клавиши, туба) куда-то ушёл, шлюхи тоже. Глаза открываю – прорвана батарея. Вода хлещет, а мне настолько х…о, что я не могу пошевелиться. Хорошо, что Андрюха вернулся. Принёс мне, как сейчас помню, две бутылки «Клинского крепкого». Оно меня спасло: я смог уснуть и выжить. И знаешь, это прекрасно.

Что «это»?
– Разговор со смертью, пограничная ситуация, которая позволяет тебе ценить жизнь. В последнее время мне перестало нравиться пить. Так что теперь я делаю это редко.

Сергей Шнуров курит, портрет
Sergey Shnurov (Russian: Сергей Шнуров), Russian musician and songwriter, best known as Shnur, of the ska-punk band Leningrad. Photographer: Andrew Kovalev (ckovalev.com) for RBC magazine
Style: Polina Kropovnitskaya

Ты что – подался в поклонники ЗОЖ?
– Это очередная мифология, которую нам пытаются навязать. Любой образ жизни нездоровый. Я себя ни в чём не ограничиваю. Ем тортики, пью раз в два месяца. И не могу сказать, что сильно переживаю.

Просто ты заменил алкоголь «Инстаграмом». Про горячую любовь к крепким напиткам все знают. А закон ты нарушал?
– Так я тебе и сказал! Книжки воровал в сельской библиотеке. Конкретно мной был украден журнал «Иностранная литература», в котором был впервые опубликован роман Умберто Эко «Маятник Фуко». Уверяю, я никому не навредил. Ну кто в посёлке Бронница Новгородской области будет читать Эко?

Слушай, а ты в 90-е на митинги ходил?
– Баррикады, листовки… Я почувствовал абсолютное счастье, когда над исполкомом нашего района спустили красный флаг и подняли триколор. Но после расстрела Белого дома стало неинтересно. В 98-м году настала новая ж…а – все резко обеднели. Это был обвал и катастрофа. Денег просто не было. Всё встало. Месяц никаких движух, а потом все ринулись бухать и веселиться: или на последние, или в долг. Людям снова пришлось активно шевелить мозгами, заново строить жизнь. Многие поменяли работы, схемы. Эта ломка взбодрила. Между прочим, сейчас будет так же.

Вот ты Умберто Эко читаешь, а твои коллеги-рокеры называют тебя пэтэушником.
– У меня нет коллег! Я не из этого цеха. А потом, испугали козла капустой!  В пэтэушниках я не вижу ничего зазорного. Они что, не люди? Пока люди витают в высоких культурных пространствах, кто-то должен точить болванку. Именно этим я и занимаюсь. А что касается рокеров, а точнее рок-клуба, вся эта история перестала быть актуальной ещё в 90-х. Кстати, в 87-м году я принёс много денег ленинградскому рок-клубу: ходил на концерты «Кино», «Алисы», «Мистера Твистера», «Зоопарка» и, даже не побоюсь этого слова, «Аквариума». И вообще, в те времена было два пути – или в комсомол, или в рокеры. С комсомолом не задалось, пришлось идти в рокеры.

Фанател?
– Я вообще человек не пиететный. Любой исследователь с критическим мышлением и системой анализа пытается разобраться в явлении. Он физически не может склонять голову перед отдельными фигурами, потому что когда у тебя склонена голова, то опущен взор. А значит, ты не можешь толком ничего рассмотреть.

Ты сам-то явление?
– Субъективно да. Я же к тебе явился… Если говорить о музыке, то в последнее время я стал ходить в Маринку (Мариинский театр. – Прим. ред.). Во-первых, мне от дома близко, а во-вторых, там можно услышать настоящих виртуозов. В декабре был на концерте какого-то выдающегося узбекского пианиста, который играл вариации Рахманинова на тему Паганини. Это было круто.

Надо с тобой посоветоваться по поводу концертов…
– Я советов не даю. Это глупо. Понимаешь, нет такого человека, у которого было бы право давать советы. Я не имею в виду профессиональные вопросы, я говорю о том, как жить. Профессиональных жильцов не бывает… Меня пугают такие люди. Они не разбираются в собственных проблемах, но трудности других для них очевидны.

Неужели не было моментов из серии «быть или не быть», когда тебе просто необходимо было обсудить с кем-то важный вопрос?
– У меня вообще в жизни был один-единственный переломный момент. В двадцать шесть лет я понял, что работать больше не хочу и не буду. И ушёл с радио «Модерн».

Где тогда твоя трудовая книжка?
– У моего бухгалтера. Я ведь заместитель генерального директора ООО «ШнурОК».

Знаешь размер своей пенсии?
– Я на неё не рассчитываю. И вообще я с детского сада ничего не загадываю. Когда мне воспитатели задавали вопрос: «Кем ты хочешь стать?» – я, не задумываясь, отвечал: «Дипломатом». Всё дело было в жвачке, которую они могли себе позволить, проживая за границей… Сама видишь, что из этой затеи получилось.

Когда ты впервые попал за кордон?
– В 91-м году я отправился в США. Я тогда учился в реставрационном лицее, который на волне перестройки и прочей гласности неожиданно попал в программу обмена студентами. Понятно, что летом нормальных людей дома не застать. Вот и позвонили мне. Отказываться не стал – всё равно делать было нечего. Отчего не повидать дальние страны? Прямо перед отъездом выяснилось, что у меня там живёт подруга. Так что я плюнул на все официальные мероприятия и две недели веселился в её обществе.

С местными чуваками познакомился?
– С организатором поставок в Россию спирта Royal. На его пижонском шведском «Саабе» мы носились по американским дорогам, куря «Мальборо» и «Беломор» и слушая захватывающие рассказы о том, как очередная партия фур уже едет спаивать страну. Золотое время! Знаешь, что запомнилось? Битком набитый «Ил-86», который возвращался в Россию пустым. Люди повально оставались! К примеру, мы летели назад впятером. Мой товарищ тоже дал слабину: влюбился и на этой почве решил эмигрировать. Пришлось дать в глаз и силой затащить в самолёт. Я решил, что это идиотизм.

Многие называют идиотизмом твою выставку работ, выполненных в выдуманном тобой жанре «брендреализм». При этом из десятков полотен и инсталляций собственноручно ты написал лишь одну картину.
– Это выставка, задающая вопросы. Есть айфон и Стив Джобс. Он приложил к нему руку? Да ничего подобного! На самом деле однажды Джобс пришёл в свое конструкторское бюро и сказал: «Мужики, айфон должен выглядеть примерно так». А дальше только бесконечное количество китайцев, его производящих…

Я показал ситуацию, которая складывается вокруг бренда. Ведь сегодня люди идентифицируют с ними не только благосостояние, но и все основные устремления жизни. «Жить» сводится к району проживания, статусу подручных средств (я знаю, у тебя статусный автомобиль!), к имеющимся аксессуарам (у тебя «левый» Galaxy Note 7?). Что осталось для самоидентификации?

Да я поняла, что ты там был главным экспонатом. Ты как относишься к современному искусству?
– Ты ещё спроси, как я отношусь к симфонической музыке. Она же разная!

Павленский, группа «Война»…
– «Война» для своего времени была провокативна. Если исключить политический подтекст, то суть их художественного высказывания – внесение чего-то в несвойственный контекст. Но, как и Pussy Riot, это всего лишь повторение писсуара Дюшана. Как художественное слово это не очень ново.

А с точки зрения морали как?
– В структуре искусства нет ни морали, ни этики. Есть жест, который мы пытаемся изучить и понять.

В Эрмитаж я могу пойти с детьми, а показать им пенис на Литейном мосту мне слабо. Но и то и другое ты называешь искусством.

– Да ты детоцентристка! Оставь одного «Колобка», и тогда ты везде сможешь ходить с ребёнком. К примеру, есть высшая математика, которую ты не можешь читать со своим чадом. Давай её исключим, потому что она непонятна несовершеннолетним гражданам! Пойми, мир принадлежит не только детям, здесь, на секундочку, есть ещё и взрослые.

Ты детей-то любишь?
– Как социальный класс? Я бы не делил мир столь категорично. Дети тоже люди… Я про другое – неприятие обществом современного искусства – это попытка сконструировать идеальный, с точки зрения обывателя, мир. К примеру, весь мир оставил концепцию романтизма в XIX веке. Но Россия до сих пор живёт в эпохе, когда красивое и возвышенное считается искусством. Можно создать иллюзию, что мир романтичен. Люди там не какают и не е…я. Можно, но тебе придётся потратить на это всю жизнь.

Ты передёргиваешь. Один знающий человек мне говорил, что современное искусство – прекрасно спланированная афера, в которой участвуют журналисты и критики, вкусно и дорого питающиеся из рук нескольких аукционных домов.
– Обычный взгляд консерватора.

Пусть! Только я что-то не вижу современных мастеров, умеющих писать пусть не на уровне Рембрандта, а хотя бы на уровне его учеников. И вообще, какие картины висят у тебя дома?
– Точно не мои. Верочка Рейнхардт подарила мне картину своего отца. Жена Матильда – полотно Павла Челищева. Ну и набросок русского авангардиста Лазаря Лисицкого. Хотя антиквариат меня не сильно интересует. Как потомственный блокадник я понимаю цену вещам – в ситуации голода и холода всё это не больше чем дрова… Вообще, скажу так: чтобы решать интегралы, ты должна знать основы математики. Чтобы понимать живопись, нужно ориентироваться в истории искусства. Неподготовленным не фиг ходить по музеям! Никакого вдохновения там нет!

Я всё поняла. Ты интеллектуал.
– Нет. Я веду интеллектуальную жизнь, поскольку время от времени я всё-таки думаю. Но назвать себя эрудитом или энциклопедистом язык не поворачивается. Есть люди, которые в этом смысле гораздо бодрее меня. В конце концов, они больше знают. У меня быстрая оперативная память, а вот винчестер отказывается хранить информацию. Я плохо помню даты, имена, фамилии. Надо над этим работать!

Трудоголик – это диагноз.
– Я произвожу такое впечатление. На самом деле я ленивый парень. Полежать на диване с книжкой – моё любимое занятие. Я ведь осколок самой читавшей в мире империи. Читаю не потому, что за этим будущее, а потому, что не могу избавиться от вредной привычки. Это так же трудно, как бросить курить.

Автор: Евгения Замятина (Story июнь 2017)

Оцените статью
( Пока оценок нет )
Добавить комментарий

пять × 3 =