Сергей Шнуров: “Жизнь становится в некотором роде колбасой”

О слове года, роспуске “Ленинграда”, вступлении в партию и членских взносах

— Хочется праздника, Сергей.
— Согласен, но времена такие, что он от нас уходит.

— Не приходя.
— Да, 2020-й многое переформатировал.

— Испоганил.
— Думаю, это очередной судьбоносный поворот, плевок нам в душу. Тем, у кого она, конечно, есть.

— Нам не привыкать утираться.
— Человек должен адаптироваться к любым обстоятельствам. Это и называется эволюцией. Если бы мы не приспосабливались, перестали бы существовать как вид. Вымерли бы вместе с мамонтами.

Любые перемены делают нас, не скажу, сильнее, но точно другими.

— У вас случались падения глубже, чем в этот раз?
— Не ощущаю, будто сильно упал. В финансовом смысле — точно нет. Поскольку каким-то чудом прекратил концертную деятельность задолго до пандемии и на 2020 год ничего глобального не планировал. Это было интуитивное решение. Удачно получилось, повезло.

В середине 2019-го я поехал с группировкой “Ленинград” в стадионные туры и уже тогда понял для себя, что, видимо, это пик карьеры, хватит, нужно сделать паузу.

— Хотя все шло хорошо?
— Более чем! Везде полные стадионы, аншлаги. За тур мы собрали наибольшее количество зрителей за всю историю нашей молодой страны.

— Сколько?
— Порядка полумиллиона человек.

— А в деньгах?
— Точную цифру сейчас уже не скажу, но какая-то космическая сумма. Тут даже не нужно знать высшую математику, сами можете посчитать. Берем стадион на 65 тысяч мест. Это с партером. В среднем билет стоил три тысячи рублей. Если поделить с VIP-ложами, даже больше. Ладно, округляем до трех. По прошлогоднему курсу получаем три миллиона долларов. А сколько было таких стадионов? Вот умножьте и оцените вал.

— И в такой момент вы сказали себе “стоп”?
— Да. Лучше остановиться на вершине, чем катиться под горку.

— Как отреагировала команда?
— Плохо.

Всем же кажется: если сегодня прет, это продлится вечно. Но так не бывает. Хотя самому себе сказать “нет” весьма сложно

— Сколько народу у вас было в “Ленинграде”?
— Человек 30. С техниками, бухгалтерами… Кстати, бухгалтерию я оставил. И часть техников тоже. Примерно половину от прежнего состава.

— Что теперь считают ваши бухгалтеры?
— Мои рекламные контракты, которые, к счастью, в изобилии. Предложения поступают постоянно. Кроме того, авторские, они тоже не перестают капать. Бухгалтерии есть чем заниматься.

— А музыкантам, значит, указали на дверь?
— Да, сказал: “Всем спасибо, все свободны”.

— И никакого выходного пособия?
— Считаю, взятые обязательства я давно выполнил. Ветераны отечественного шоу-бизнеса отправились на пенсию с почетом, под золотыми парашютами. Чтобы вы понимали: в группировке “Ленинград” музыканты получали, наверное, раза в три больше, чем у кого бы то ни было. Нигде не платили таких денег.

В хороший месяц выходило порядка 20 тысяч долларов, в самый плохой — 10 тысяч.

— Нормально.
— Мне тоже кажется, что неплохо.

Плюс наш заключительный гастрольный тур, когда гонорары увеличились из-за стадионов. Последний год группировки по доходам был самым урожайным.

Думаю, можно пережить тяжелое время пандемии.

— Институт русского языка назвал “самоизоляцию” и “обнуление” словами 2020 года. А у вас какая ассоциация возникает? Только держите себя, Сергей, в руках, в рамках приличия.
— Ну, знаете, сложно сочинить более неприличное слово, чем “обнуление”. Оно идеально ложится на картину уходящего года.

А вот “самоизоляция” — все-таки нет. Русский народ очень социальный, коллективный, ему претит сидение взаперти в одиночестве. В моем родном Петербурге во время карантина продолжали работать всякие бары и рестораны, но уже подпольно. Люди созванивались, договаривались, приходили в как бы закрытые заведения, встречались и общались там вась-вась.

— И вы нарушали режим?
— Да, похаживал, грешен. Повторяю, русской душе никак не изолироваться. Это может произойти только по решению суда. В принудительном порядке.

Поэтому я категорически голосую за “обнуление” как за слово года.

— Вы тоже в каком-то смысле начали с нуля.
— Да, пошел по пути обновления. Например, похудел совершенно добровольно.

— На сколько?
— Килограмма на четыре, что при моей комплекции много. Опять же, распустил группировку “Ленинград”. Заставляю себя заниматься не очень свойственным мне делом, а именно работать на канале RTVI в качестве генерального продюсера. Словом, устраиваю себе очередные испытания.

— В партию вступили.
— И это тоже. Хотя не скажу, будто заранее планировал такой шаг. Вообще не думал, что пойду в какую-либо политическую организацию. Бориса Титова знаю примерно года с 2016-го, выступал у него на партийных мероприятиях, играл в качестве приглашенного артиста. Тогда мы стали более-менее тесно общаться. В 2020-м, скорее, от самоизоляции и безделья возобновили контакты, в итоге все закончилось моим вступлением в Партию роста.

— Администрация президента участвовала в этом процессе?
— Боже упаси. Зачем?

Если бы я, положим, баллотировался на пост президента, как Ксения Собчак, тогда, конечно, это было бы решением АП. В моем случае вступление в партию — лишь вступление в партию

— Титову нужно ваше имя. А вам это зачем?
— Могу вкратце объяснить. Мне интересно, как все устроено изнутри. Это всегда двигает меня по жизни — любознательность. Так я и на RTVI оказался. А до этого участвовал в совершенно странных программах на Первом канале.

— Что-то про котиков?
— Ну да. Еще “Про любовь”. Хотел разобраться, как все работает… Зато теперь у меня есть большой телевизионный опыт, о котором нисколько не жалею. Спасибо каждому, кто учил.

— И никакого стеснения из-за этих ток-шоу?
— А чего стыдиться-то? И на месте Дзюбы не стал бы извиняться и оправдываться. Ничего ужасного я не совершал, никого не убивал. Когда приобретаешь знания, что тут стыдного? Не очень понимаю, правда, какой опыт получил Дзюба, но, видимо, ему зачем-то это было нужно.

Я вот точно знал, что делаю. Иначе не оказался бы здесь.

— К телевидению мы придем. Давайте сначала с партией разберемся.
— Я посмотрел на внутрипартийное устройство, попытался понять, какие законы действуют в публичной политике, что остается за кадром. Потихонечку во всем разбираюсь. Могу сказать, что это дико интересно.

— Действительно?
— Правда. Повторяю, я человек любознательный. Если что-то не понимаю, предпочитаю выяснить.

— Вам что-то обещали за членство?
— В деньгах? Нет, конечно.

— Но вы же торгуете лицом.
— Ошибаетесь, не делаю этого.

Смотрите: когда мне предложили появиться на партийных агитках во время региональных выборов, я отказался, поскольку эта услуга — платная.

Зачем стану даром светиться на каких-то плакатах? Не хочу так. Мне это неинтересно.

— А Титов не стал платить?
— Он посчитал, что это ни к чему. И я с ним абсолютно согласен.

— О возможном участии в думской кампании вас уже спрашивали, и вы отвечали уклончиво.
— И сейчас могу повторить, что пока таких планов нет.

— Вот и Ксения Собчак говорила “нет”, когда ей задавали вопросы о выборах. А потом вдруг сказала “да”.
— Она не в Думе, однако.

— Но на пост президента России претендовала.
— Так она и не президент. Где Собчак — “да”? Скорее, она — большое “нет”.

— И все же, Сергей…
— На данном этапе, в конце 2020 года, идти в Думу не собираюсь. Если что-то изменится в моей голове или окружающей обстановке, могу решить иначе. Но изначально стать депутатом не планировал, это точно не является для меня пределом мечтаний.

— А членские взносы платите?
— О да!

Финансовые возможности Партии роста сильно переоценены, партстроительство и основано на том, что не меня наняли, а я участвую в сборе денег в общак.

— И?
— Что “и”? Неприятно расставаться с деньгами. В комсомол, помню, не вступил по той же причине: мне казалось, что каждый месяц платить две копейки взносов — очень дорого.

— А тут? Процент от заработка?
— Нет, есть определенный фикс.

Фактически — как в настоящей банде: кто сколько сможет. К сожалению, я могу чуть больше остальных, поэтому приходится раскошеливаться

— В начале пандемии вы пожертвовали Военно-медицинской академии в Питере 15 тысяч защитных масок и тысячу респираторов. Это выглядело пиаром в пользу Партии роста.
— Нет, все не так. Если бы хотел устроить шумную пиар-акцию, обязательно сделал бы большой пост в соцсетях, подробно расписал бы, заранее обзвонил прессу, позвал ТАСС и телевидение. Вы приехали бы, а я под камерами раздал бы эти масочки. Вот тогда поступил бы как остальные партийные деятели.

Но я ничего этого не делал, не занимался продвижением информации. С деньгами расстался, но скромно решил промолчать. Странный пиар, согласитесь.

Могу рассказать, как было на самом деле.

У меня есть приятель, который работает врачом в академии. Он позвонил в конце марта и честно сказал: “Помоги”. В тот момент была беда-беда со средствами защиты, началась какая-то истерия. Товарищ дал телефон главврача, мы связались, я записал, что нужно купить. Потом мой водитель черт знает где, на каких-то складах по спекулятивным ценам приобретал маски, переправлял в Петербург, где их совсем не осталось. Это была акция помощи, не имевшая никакого отношения к пиару.

— История разовая?
— Послушайте, если хорошие знакомые или люди, которым доверяю, позвонят еще и попросят о чем-то, сделаю, что смогу.

О вакцине, пандемии, бизнесе, свободе слова, RTVI и шабашке

— А что думаете про коронавирус? В вашем окружении остались ковидиоты, считающие, что это все всемирный заговор?
— Ну какой заговор? Глупость! Мы ведь видим переполненные больницы, закрытые гробы, горе родных и близких… Слишком дорогое кино, чтобы так красиво снять. Точно понимаю: угроза серьезная, сейчас идет эпидемиологическая война. Другое дело, что со временем COVID-19 должен стать рядовой болезнью типа гриппа, сезонным заболеванием. Но до этого момента сначала надо дожить.

— Вы укололись?
— Нет.

— Почему?
— Никто пока не знает, как поведет себя вакцина через два года. Результатов клинических испытаний слишком мало. Подожду. Я не тороплюсь.

Все-таки в некотором роде я тоже занимался медицинскими вопросами и понимаю, что пара месяцев для доскональной экспертизы — это ничто.

— А где вы пересеклись с медициной, Сергей?
— Был благотворительный проект: я помогал делать обезболивающее Институту физиологии имени Павлова. Спонсировал проект.

— Когда?
— Год назад закончили.

— Как возникла эта история?
— Все тянулось с 2003 года. Понимал, что дела с медициной у нас в стране обстоят не слишком хорошо, Институт Павлова фактически загибался.

И я решил: чем покупать очередную квартиру, вкладывать деньги в недвижимость, помогу-ка российской науке. Романтические, говоря откровенно, взгляды. Сейчас не поступил бы подобным образом

— Проект не выгорел? Выброшенные деньги?
— Можно и так сказать, да.

— Из-за коронавируса многие бизнес-планы пересмотрели?
— Пожалуй, нет. Не скажу, будто на короткой ноге с бизнесом. У меня был, по сути, только шоу-биз, из которого я успешно вышел. Остальное либо продал, либо отдал в процессе развода. Поэтому голова сейчас совершенно не болит о бизнесе.

— “Отдал” — это вы о ресторане Cococo, который отошел вашей бывшей жене Матильде?
— В частности. Сегодня к заведению не имею никакого отношения. И раньше ничего не понимал в этом. Если девушке нравится играть в ресторанный бизнес, пускай.

— Но хотя бы захаживали в бистро в Новой Голландии?
— Не был и не собираюсь. Да, вкусно поесть люблю, но, честно, мне там вообще неинтересно.

— Боитесь, что плюнут в тарелку?
— И такое тоже может быть.

— Значит, не готовы в трудную минуту поддержать рублем отечественный бизнес?
— Я-то как раз готов, но хочется, чтобы и родное государство проявило большее участие. Особенно на фоне того, как это делают правительства других стран. Давайте посмотрим, к примеру, на так нелюбимые нами Соединенные Штаты…

— И вами тоже?
— Спокойно к ним отношусь. Для меня США не являются какой-то раздражающей зоной. Не расчесываю их. В отличие от тех, кто часто трогает грязными руками эту Америку, а потом жалуется…

— Как в старом анекдоте про Гондурас, который беспокоит.
— Ну да. Так вот: в США на поддержку экономики ушло более 12 процентов ВВП, свыше двух с половиной триллионов долларов.

— Это больше, чем весь наш валовой внутренний продукт.
— Именно.

Германия выделила на борьбу с последствиями коронавируса почти полтора триллиона баксов, треть ВВП страны. Кроме того, НДС снизили на второе полугодие.

А антикризисный пакет правительства России составил в апреле… 1,2 процента нашего ВВП. Потом еще добавили, но все равно получилось намного меньше, чем в Европе или Америке. На днях мой знакомый, который следит, как за рубежом помогают бизнесу, рассказал: немецким проституткам давеча выделили из федерального бюджета по 7 тысяч евро. Безвозмездно. Проституткам!

— Похоже, не тем делом мы с вами занимаемся, Сергей.
— В России — наоборот! — постарались бы что-нибудь дополнительно содрать с девушек. А могли бы и посадить за занятие проституцией. Какие 7 тысяч евро, вы чего?

Так что мы заняты тем делом. Хотя журналистику и называют второй древнейшей профессией.

— Вы теперь тоже имеете к ней отношение.
— Я — нет. Я — продюсер.

— Э-э-э, не уклоняйтесь, так не пойдет.
— Повторяю, продюсер — абсолютно не журналист. Можно сказать, я — владелец притона. Вот.

— Мамочка.
— Папочка.

— И как идут дела в вашем заведении?
— В нашем притоне все прекрасно. С моим приходом цифры растут. Мы сильно прыгнули вверх. Нас больше смотрят, чаще ссылаются. Так, в ноябре RTVI вышел на девятое место по цитированию из всех СМИ.

— Поводы для упоминаний могут быть разными. Подозреваю, одна из ключевых новостей была связана с интервью Тины Канделаки и Андрея Турчака, функционера “Единой России”…
— О да, это нам тоже помогло.

— После чего народ потянулся с канала на выход. Сотрудничество прекратили несколько журналистов, в том числе Юрий Сапрыкин, читаемый и почитаемый коллегами.
— У вас неправильная информация, Сапрыкин у нас не работал. Мы заказывали ему статьи. Ровно две штуки. После чего он сказал, что больше писать не будет. Огромное ему спасибо за те тексты. Мы заплатили за них гонорар и расстались большими друзьями.

— Вы лично общались?
— Нет, я заочно большой друг Юрия Сапрыкина.

Что касается интервью с господином Турчаком, не вижу проблемы в факте его записи. Не наши трудности, что отдельные товарищи не готовы воспринимать все точки зрения. Мы здесь абсолютно ни при чем.

Как вы знаете, я оштрафовал Канделаки за то, что Тина не спросила о покушении на журналиста Кашина, но если кто-то считает, что Турчаку в принципе нельзя давать трибуну по каким-то их понятиям, тогда где же здесь свобода слова?

Большой вопрос.

— А она есть?
— Конечно. В нашем мире широкополосного интернета свободу слова ешь, чем хочешь. Другое дело, что людям надо научиться говорить. С этим проблема.

— Ваша мотивация для появления на RTVI?
— Опять же интерес. Исследовательский.

— Но вы ведь не пошли начальником ЖЭКа, хотя там тоже можно чему-то научиться.
— Знаете, я не дружу с сантехникой. Совсем.

А если говорить серьезно, стараюсь не лезть туда, где ничего соображаю или знаю, что получится плохо. По этой причине не вожу автомобиль, ну вот нет у меня способностей. Наверное, существует некая предрасположенность у людей. Хотя многие неводители по природе и призванию сидят за рулем и думают, будто они умеют управлять машиной. Но это не так.

Подозреваю, и начальник ЖЭКа из меня получится плохой. А вот на телевизионной площадке я обладаю определенным опытом, который могу приложить и развить. Это полезно и каналу, и мне.

— Какой KPI вам поставили?
— Высокий. Намечены конкретные цифры, есть специальная таблица.

— Вписываетесь?
— За пять месяцев моего правления на RTVI по отдельным пунктам мы дали рост в тысячу процентов. В ты-ся-чу!

— Звучит красиво, но пример приведите. Для наглядности.
— Количество просмотров, цитирования, ссылок, публикаций… Позиций много. В чем-то скачок кратный. Нигде минуса нет. Везде растем, превышаем намеченные цели.

— “Жиденько текла струя, но теперь здесь главный я”. Это ваши слова про RTVI.
— Правильные слова, справедливые. Струя усиливается на глазах. До моего прихода тут было нечто трансцендентальное, не от мира сего, а теперь люди знают, что есть такой канал.

— У вас на сколько лет контракт?
— Договор с открытой, пролонгированной датой. В любой момент можем расстаться. А можем и остаться.

Пока не пойму, что машина поехала, не увижу, что все классно и делать здесь больше нечего, буду здесь. Как с группировкой “Ленинград”.

— Она, если не ошибаюсь, 24 года просуществовала.
— Чуть просчитались. 23. Хотя, справедливости ради, за это время “Ленинград” трижды распускался, уходил в отпуск. Поэтому не знаю, может, и с RTVI будет так: уйду, а потом вернусь.

— Вы подписали договор с каналом в конце июня. Сразу стали ходить в офис или работали на удаленке?
— Нет, дистанционка у меня не получается. Наверное, какой-нибудь диджитал может трудиться из дома, а мне нужно быть в лавке. Если капитана нет на мостике, что за корабль такой?

Хожу на службу, как все люди, — с понедельника по пятницу. Правда, вчера отсутствовал в офисе, но по уважительной причине, поскольку целый день снимался в программе “Голос” для Первого канала.

— То, что трудитесь на RTVI, не мешает вам участвовать в сторонних проектах?
— Я же не сотрудник Первого. Слава богу. Хотя в 2016 году был им, состоял в штате, получал зарплату… Но это и тогда не являлось для меня судьбоносным решением. Типа ухожу с хлебобулочного комбината и теперь, значит, иду токарем на завод. Как устроился, так и уволился.

А сейчас сдельный договор. Как у индивидуального предпринимателя.

— Это какой у вас “Голос” по счету?
— Ой, уже сбился, не скажу. Кажется, третий сезон. Или четвертый.

— Зачем вам это нужно?
— Чистая случайность. Тут интуиция не помогла. Для нового проекта мне понадобился Сергей Жилин с оркестром “Фонограф”. Я позвонил Юрию Аксюте, который командует музыкальным продюсированием на Первом, и говорю: “Аксюта, значит, забираю у тебя Сергея Сергеевича на две недели”. Он говорит: “Хорошо, но обещай, что будешь в жюри следующего “Голоса”. Я согласился: “Хороший бартер. Меня устраивает”. Потом началась пандемия, мой проект не состоялся, Сергей Сергеевич оказался мне не нужен, но слово-то я уже дал, пришлось исполнять…

— Правильно понимаю, что вы перебрались в Москву на ПМЖ?
— Я в длительной командировке.

До сих пор ощущаю себя здесь шабашником. Вот построю коровник, получу деньги и обратно уеду

— Привыкли к столице?
— У меня маршрут простой: офис — дом — дача. По большому счету, Москву-то я и не вижу.

— А в Питере бываете?
— Крайне редко. Налетами, наездами… Конечно, в родной город тянет, но гоню от себя такие мысли. Это ведь управляемая история. Можно бередить рану или дать ей спокойно зажить. Я предпочитаю второе.

О вождении машины, моде, конформизме, “Чуме”, Instagram, Кремле и Навальном

— Вы сказали, что не водите машину. Давно у вас появился личный шофер?
— Сейчас скажу. В 1997 году. Сколько мне тогда было? 24 года.

— Рано.
— Так получилось. Необходимость.

— А водительские права у вас есть?
— Надо посмотреть. По-моему, да.

— Не помните, как сдавали экзамены?
— Перестаньте, откуда у меня время на эту ерунду? Купил — да и все.

— Но за руль садились?
— Сразу понял, что не нужно мне этим заниматься. Люблю задумываться о чем-то отвлеченном, как говорили в школе, витаю в облаках. У меня по-прежнему рассеянное внимание, совершенно не хочу смотреть на дорожные знаки и цвет светофора. Уступать кому-то, правильно поворачивать… Лучше буду разглядывать ландшафты, архитектуру. Это куда интереснее, чем вылавливать красный или зеленый.

— Да и ваш прежний образ жизни тоже, наверное, не предполагал езду за рулем. Это сейчас вы стали Сергеем Владимировичем Шнуровым, а тогда были вечно поддатым Шнуром…
— Послушайте, в конце 90-х и начале нулевых трезвым вообще никто не ездил. Может, только язвенники. Вспомните, во всех машинах были запотевшие стекла. Ладонью протер лобовое и поехал. Это сейчас более-менее порядок навели.

— А вы радикально сменили имидж. Был мужик в дешевых трениках и майке-алкоголичке, теперь же вполне себе стильный офисный начальник.
— Это вы зря. Посмотрите мои старые фотографии. Я всегда одевался классно. С вызовом. Почему-то все считают, что майка-алкоголичка была заблеклая. Нет, друзья мои, я покупал ее за бешеные деньги.

— Бренд?
— Конечно. Все майки на тот момент у меня были Ben Sherman — ни больше ни меньше. Этот небрежный стиль я четко выстроил и отработал. Говорить, будто я как-то изменился, неправильно. Стал иначе выглядеть, поскольку появились другие магазины.

— Дело же не только в одежде. Про вас говорят: Шнур перешнуровался.
— Есть такой каламбур. Что в него вкладывают?

— Упрек в конформизме. Процитирую, если позволите: “Циничный тип, который делает все так, чтобы и рыбку съесть, и на трамвае прокатиться”.
— В этом предложении заложены взаимоисключающие понятия.

— Фраза принадлежит Артемию Кивовичу Троицкому.
— Да, это великий мыслитель.

— Пнули походя…
— Почему? Обожаю его высказывания. Их на цитаты разбирают…

Так вот, возвращаясь к философии, следует уточнить: циники — это киники. IV век до нашей эры, киническая школа Антисфена, ученика Сократа.

— Учеба в теологическом институте дает о себе знать, Сергей.
— Продолжаю. Циничный взгляд обязательно предполагает некую отстраненность. Аристотель говорил: чтобы заниматься философией, жрецы в Египте удалялись от жизни.

Да, я смотрю на мир не совсем так, как многие люди. В некотором роде плыву по течению, но при этом нахожусь немного над и в стороне

Поэтому да, я циник, но в философском смысле слова. А что подразумевает Троицкий, не берусь судить. Он даже поговорку переиначил, во второй части речь совсем не о трамвае.

— Мат, Сергей, запрещен в официальных СМИ.
— Но цитировать нужно точно. Особенно если бросаешь кому-то обвинения.

— На этом список претензий к вам не исчерпывается. Из последнего: кинокритика наезжает на комедийный проект “Чума”, который вы продюсируете с Канделаки.
— Да бог с ней, пусть критикуют. Главное, что народ смотрит.

— Хорошие цифры?
— Очень!

— Вы бесплатно выложили “Чуму” на ivi, значит, не рассчитываете заработать на сериале?
— Есть так называемые паровозы подписки. Благодаря “Чуме” сейчас мы находимся на первом месте по количеству людей, пришедших на ivi. Они смотрят наш сериал и платят платформе деньги. Такая схема. Все работает.

— Много времени у вас отнимает эта история?
— А как иначе? Надо вкладывать и выкладываться. Мне ставят определенные задачи, обозначают параметры. Перед нашей встречей был на студии, записывал очередной трек.

Мы все являемся заложниками обстоятельств, мнений людей, собственного субъективного восприятия мира. Это всегда некие границы.

— На сколько рассчитана ваша “Чума”?
— Нужно у китайцев спрашивать, мы же не знаем, долго ли продлится пандемия. Пока идет вторая волна болезни, и мы снимаем новые серии.

— Вы объясняли приход на телевидение тем, что блогерство потихонечку скукожится, а ТВ опять расцветет.
— Думаю, я прав. Вы наверняка читали о новой инициативе Госдумы, собравшейся блокировать уже YouTube и Facebook. Ох, посмотрим мы скоро на этих блогеров!

— Как-то без любви вы об этом сказали.
— Да. Я же циник.

— Но вы еще и инстаграмщик. Эту платформу теоретически тоже могут зачистить.
— Не-не-не, все в прошлом. Не надо меня приписывать к этой замечательной породе людей. Я бывший инстаграмщик, который крайне редко и без охоты использует площадку для выкладывания нехитрых стишков.

— Не соглашусь, на злобу дня отзываетесь мигом. Не успели наши футболисты продуть 0:5 команде Сербии, как вы уже вынесли приговор: “Если Дзюба невзначай подрочит, значит, сборная немножко отсосет”.
— Банальная констатация факта. Самое забавное, что, предвидя ситуацию, я написал стих до игры, а потом с большим интересом наблюдал, как сбывается мой немудреный прогноз.

Поэтому и выложил стих сразу после первого тайма, когда все прояснилось. Если бы, кстати, проиграли 0:1 или 0:2, может, и не стал бы выкладывать.

— А стишки про Путина вы зачем удалили?
— Ё-моё, и вы туда же? Ну, блин… Это просто смех! Я уже много раз рассказывал, что в 2018 году решил уничтожить свой Instagram. Не какие-то отдельные посты, а все подряд. Фотографии, где я на берегу Невы, стихи про любовь, о Петербурге… Ничего не пожалел.

— Обнулились.
— Именно! Еще в 2018-м. Тогда Бэнкси самоуничтожил картину “Девочка с шаром”, и я, следуя его примеру и настроению, стер свои посты. И начал вести страницу в Instagram заново. С тех пор ничего на ней не редактировал.

В 2020-м вступил в Партию роста, и все вдруг стали писать, будто Сергей Шнуров удалил стихи про Путина.

Что на это ответить? Классная манипуляция. До сих пор общественность бурлит: мол, поймали Шнура… Но я не идиот и прекрасно понимаю, что в интернете ничего уничтожить невозможно. Наберите в поисковике “Шнур о Путине”, и вывалится миллиард этих стихов. Не из Instagram, так из другого места.

Мне 47 лет, я же не Соловьев, который не очень умело пользуется интернетом и думает, если он стер, то никто не найдет. Анекдот! Я даже обескуражен, что приходится вам это объяснять…

— По какому принципу отбираете новости, на которые пишете стихи?
— Повторяю, сейчас делаю это гораздо реже, могу по две недели ничего не выкладывать, а раньше дня не пропускал. Пишу о том, что зацепило.

— На смерть Жванецкого, вижу, откликнулись без привычного ерничанья: “Великий дядя, просто дядя Миша… Не стало капли — самой важной, малой. Сломалось главное, то, что под сердцем где-то…”
— Да, это переломный момент.

— Для вас?
— Для страны. Она осталась без дежурного. Был, а теперь его нет.

— А Иосифа Пригожина почему в покое не оставляете? Нравится его троллить?
— Он сам подставляется, льет масло в огонь народного гнева. Зачем он это делает, загадка для меня.

— Считает, что вы с Моргенштерном разлагаете молодежь.
— Конечно. Два главных демона в стране. Странно, что, обладая такой магической силой, я до сих пор не разложил этого Пригожина. Он уцелел, такой кристально чистый.

— Кстати, что думаете о выступлении Моргенштерна в Белоруссии, где он сказал, что ему плевать на политику?
— На самом деле он выразился более определенно, вы смикшировали…

Сказал — и о’кей. Имеет право. Он не обязан идти на поводу у зрителей. Это его точка зрения. У меня она другая.

— В том числе по Белоруссии?
— Да. Я абсолютно на стороне народа, даже нет никаких сомнений. Мне не плевать, что там происходит.

— Вы переименовали в стихах Лукашенко из Батьки в отчима.
— Он сам дал повод себя так называть. И не только мне. Я же говорю об этом открыто, поскольку у меня, слава богу, сейчас развязаны руки, я теперь не ограничен ни в чем — нет ни концертов, ни гастролей, поэтому могу этикеты не соблюдать и реверансы не отвешивать.

— Не планировали сделать интервью с Александром Григорьевичем?
— Хотел. До всех этих избиений, еще до выборов. Мы выходили на связь, но в итоге Лукашенко поговорил с киевским Гордоном…

— А сейчас?
— Боюсь, беседовать уже не о чем. Мне все предельно ясно.

— А в хабаровском губернаторе Дегтяреве разобрались? Вы же летали к нему, когда в городе начались марши протеста.
— Михаил такой закрытый товарищ, что за одно интервью сложно понять, что он представляет из себя. Вначале подлил масла, теперь рассчитывает, что все само собой разрулится, но это вряд ли. С народом нужно разговаривать. И уметь это делать. На мой взгляд, у Дегтярева не очень хорошо получается. Даже, сказал бы, совсем провально.

Люди не слышат то, что он говорит, и он говорит, видимо, не то, что они хотят услышать.

— В этой ситуации вы на чьей стороне?
— На той же. Вместе с народом. Абсолютно!

— Ну да, вы написали об арестованном Фургале: “Если власть кого-то посадила, видимо, хороший был мужик”.
— Это общее настроение в обществе, фраза не касается конкретно Фургала. Когда режим выступает против кого-то, скорее всего, человек предстанет в образе рыцаря света и добра. Это вина власти.

— По-вашему, что-то зреет?

В России всегда что-то зреет, но никто не знает, что за фрукт вырастет. Да и вырастет ли. У нас же зона рискованного земледелия, понимаете?

— А вы как считаете?
— Прогнозов хотите на 2021 год? Их нет у меня. Одно скажу: все будет меняться. И быстрее, чем нам хотелось бы. Поэтому нужно быть готовым к тому, что будете не готовы ни к чему.

— И вы?
— И я.

— Вы перевели, как обещали, денежку в Фонд борьбы с коррупцией Навального?
— Пока нет, но еще успею, банки работают до позднего вечера. Перечислю сегодня.

— Сколько?
— Немного.

— Почему?
— Ну, ФБК — не Голливуд. Фильмы у Алексея недорогие. Но хорошие, мне нравятся.

— Смотрите?
— Многие расследования — да. Не скажу, будто подписан на канал, но все по-настоящему яркое, большое не пропускаю.

— Значит, последнее кино под названием “Дело раскрыто” видели?
— Конечно.

— И как?
— История по-прежнему темная. Очевидно, что лгут все, как говорит великий доктор Хаус. И делают это в выгодную для себя сторону.

Впечатляет объем информации, которым оперирует Навальный. Удивляет, что восемь человек гонялись за ним три года, а в итоге фактически провалили задание. Хотелось бы услышать содержательный ответ второй стороны на предъявленные “берлинским пациентом” обвинения. Диабет или панкреатит уже не прокатит.

— Надо было вам задавать самый смачный вопрос Владимиру Путину на пресс-конференции, а не передоверять миссию другим. Сразу видно, не матерый вы журналист, Сергей!
— Знал, что про отравление обязательно спросят, вопрос считался наиболее острым, а я остер сам по себе, поэтому оставил десерт профессионалам. Матерым.

— Между тем в интервью Юрию Дудю года три назад обещали, что при встрече скажете Владимиру Владимировичу: “Хватит”. Одно слово: “Хватит”.
— При личной встрече, а не на пресс-конференции. Следите за нюансами русского языка.

— Правильно понимаю, что вы покинули зал до окончания мероприятия? На четвертом часу общения президента с прессой ваш стул в первом ряду демонстративно опустел…
— У меня имелась уважительная причина: в пятницу вечером шоу “Голос” выходит в прямом эфире, а накануне днем были репетиции. Я не мог заставить людей ждать.

—  Написали объяснительную на имя Дмитрия Пескова?
— Ничего не писал. Увидел, что конференция затягивается, выслушал вопрос корреспондента ВВС про новую холодную войну, тихо встал и ушел.

— Хотя бы халявные пирожки в буфете попробовали?
— Не рискнул. Только понюхал.

— Обоняние не пропало?
— Да вроде бы запахи и вкусы различаю.

О Ефремове, Лозе, корпоративах, гонорарах, гимне, колбасе и Дзюбе

— Ефремова жалко?
— Мишку? Конечно. Но он своими руками все сделал. Это его судьба, его путь. Как кажется сейчас, все именно так и должно было завершиться.

— Его поведение в суде выглядело, мягко говоря, странным.
— Знаете, пока не окажешься в такой ситуации, можно бить себя в грудь и говорить, какой я молодец. Легко геройствовать, сидя в теплом помещении под телекамерами. Реальность меняет многое. Людей в том числе.

И я по-разному вел себя в жизни. Иногда заслуживал твердую четверку, порой — тройку с минусом, но, бывало, имел право сказать себе: молодец!

— А по отношению к другим?

Я столько людей обидел, как вы сказали, походя! Есть поступки, которых стыжусь. Это нормально, ничего страшного

Работаю над собственными ошибками. И извинялся многократно, если чувствовал неправоту.

— Но с Юрием Лозой, который подает на вас в суд, полагаю, не тот случай?
— Нет, конечно. Пусть судится. Прекрасно.

— За что вы его так жестко прикладываете?
— Удобная мишень. Обратил на него внимание, когда он стал шпынять одну из моих любимых групп The Rolling Stones. Я подумал, что вряд ли Мик Джаггер читает Лозу. Ладно, готов вписаться за него, немного повоевать на той стороне.

Лоза в некотором роде олицетворяет собирательный образ комментатора, человека, говорящего обо всем, специалиста по всем вопросам. В интернете и телевизоре сейчас таких целая когорта.

— И вы от них недалеко ушли.
— Я очень далеко. По многим темам у меня нет мнения, так сказать, “не намнил” его.

— А как относитесь к словам коллег, которые жалуются, что бедствуют из-за пандемии и отмены концертов, сидят без денег?
— Послушайте, я много ездил по стране, играл большие стадионы и примерно понимаю, как живут люди в провинции, представляю их заботы и сложности.

Зарплата медсестры в какой-нибудь областной больнице составляет восемь тысяч рублей. Восемь! И их, таких медсестер, там очень много. А те артисты, которые сейчас жалуются, за такие деньги в туалет не ходят. Уж кому выть и стонать, так точно не им

— Меладзе призвал бойкотировать “Новогодние огоньки”, правда, потом быстро передумал.

— Пускай делают что хотят, это их песочница. Я оттуда уже вылез, мне это неинтересно. Могу так, опять же походя, написать какой-нибудь стишок, если пойму, что кто-то совсем зарвался.

— А у вас как с корпоративами?
— Неплохо. Работа есть. А что говорить тем, кто ее потерял? В Петербурге фуд-корты в торговых моллах не работали полгода, сейчас их опять закрыли. На Новый год хотят опечатать все рестораны, кафе и бары. Музеи и выставки не принимают посетителей, театрам можно заполнять зал на четверть мест. При этом никакой реальной помощи не оказывается. А жить на что? Тем же официантам, продавцам из больших магазинов, где продажи упали в разы? Владельцы не знают, чем платить за аренду.

Люди обречены на нищенское существование, им некуда пойти. А мы говорим об артистах, которым чего-то не хватает…

— Но ведь новогодних вечеринок объективно стало поменьше.
— У всех — да. У меня все в порядке.

— Часто выступаете?
— Не стремлюсь набрать побольше. Моя норма — две корпоративки в месяц. Все.

— Не больше?
— Ну, если погожий день, то — да, можно согласиться еще.

— Вы вроде скинули гонорары.
— Нет. Ни за что.

— Писали, будто берете 11 с половиной миллионов рублей за концерт.
— А было?

— 17 миллионов.
— Это сколько в деньгах-то?

— В долларах? Курс плавает…
— Нет, 17 миллионов не назначал. Никогда.

А 11 с половиной остались.

Как стоило выступление 150 тысяч долларов, так и стоит. Никуда — ни влево, ни вправо. Ни на шаг!

— Раньше на группировку делили, а теперь все себе забираете?
— Почему? У меня есть музыканты. Другие. Не из “Ленинграда”.

— Дешевле стоят?
— Нет. Сейчас со мной играют лучшие.

— Лучше, чем были?
— Лучшие в стране. Большие профессионалы.

— Тогда в чем смысл роспуска “Ленинграда”?
— Меньше нужно репетировать. Беру людей, которые знают сольфеджио, имеют богатый стаж в разных коллективах. Они могут сыграться в течение часа. Мне ничего не нужно делать, люди сами предлагают какие-то правильные музыкальные решения. Живой коллектив. Ну и объективно они помоложе ребят из “Ленинграда”. Все-таки популярная музыка — дело молодое.

— На Новый год поете?
— Нет. Обычно нет. Хотя в прошлом году выступали. Уже не помню подробностей, но предложили какие-то огромные, существенные деньги. Пришлось согласиться.

— Где происходило действо?
— В Питере. Народу было прилично. Правда, тех, кто запомнил концерт, думаю, набралось человека два. Остальные могли бы сэкономить деньги.

— Упились?
— Конечно. Вы же знаете, у нас начинают заранее готовиться и к бою курантов лежат в салате.

— Обидно?
— За них — да.

— А за себя? Что бисер мечете.
— Нисколько. Люди сами лишили себя удовольствия. Ну, о’кей. Я ничего не навязываю. Не хотите слушать, вам еда и выпивка дороже, готов вообще уйти.

— И нет такого, что “заставлю вас плясать под мою дудку”?
— Разумеется, у меня есть приемы, как взбудоражить людей. Так, чтобы вставали на стулья и танцевали на столах. В принципе, могу подойти, взять тарелку и надеть какому-нибудь буйному на голову.

— Делали?
— Конечно.

— А в ответ?
— Ничего. Все были счастливы. Гарантия классной вечеринки. По крайней мере, такое совершенно точно запомнится надолго.

— Что споете нам в преддверии 2021-го?
— Вообще-то я уже придумал три песни. “Колбаса” прозвучит 31 декабря в проекте “Чумной Новый год” на платформе ivi.

— Почему такое название?
— Жизнь любого перемалывает, все становится в некотором смысле колбасой.

— “Докторской” или сырокопченой?
— Зависит от фарша, который из нас получится.

Еще написал новый гимн. Текст пока прочитать не могу, только первую строчку:

“Страна наша сменит название скоро…”

— Интригующе.
— Третья песня забавная — “Миг“. Процитирую припев. Это девушка поет:

“Давай смелей шампусик лей,
Мне каждый миг щас дорог.
Любовь все злей, козлы козлей
У женщины под 40!”

Песни обязательно выложу под праздник, постараюсь слегка изменить взгляд на сложный и тяжелый уходящий год. Даже не самую простую жизнь можно показать с другой стороны. И в трудное время остается что-то смешное, надо лишь рассмотреть.

— А вот Time назвал 2020-й худшим в истории.
— Американцы в России не жили! Мы давным-давно не мыслим такими категориями.

Я вот всегда пытаюсь увидеть возможности для преодоления, найти какой-то интерес. Хуже, лучше — позиция слабаков и нытиков, не они являются субъектом действия. Обычно таких людей жизнь берет за шиворот и волочит, стирая коленки об асфальт. Я так не хочу. И вам не советую.

Надо в любой ситуации получать от жизни удовольствие. В крайнем случае самоудовлетворение…

— Привет Дзюбе?
— На мой взгляд, событие яркое, знаковое. Прекрасно окаймляет и то, о чем мы говорили, и новостную ленту 2020-го. Попробуйте взглянуть через эту призму на политические события в мире, на пандемию… Только так и должно было случиться.

— Какой год, такие и ассоциации.
— О том и речь… С наступающим!

Андрей Ванденко (ТАСС)

Вас это заинтересует:

Сергей Шнуров о RTVI, Путине и политических амбициях: “Мне всегда круто” Сергей Шнуров: «Я не собираюсь становиться стареющей звездой» Сергей Шнуров и Эльвира Набиуллина готовят оливье с колбасой и обсуждают итоги 2020 года Виталий Дымарский поговорил с генеральным продюсером телеканала RTVI Сергеем Шнуровым Сергей Шнуров — в проекте «Русские норм!»: «Либо система фээсбэшная совсем тупая, либо Навальный настолько матерый»