Кумир молодежи Сергей Шнуров занимает все более значимое место в современной российской культуре. Лидер скандально известной группы «Ленинград», песни которой звучали с использованием матерных слов, теперь стал лидером группы «Рубль», которая собирает столь же большие аудитории слушателей. Шнур снимается в кино, озвучивает известных западных актеров, пишет музыку к фильмам, участвует в оперных постановках, ведет телепередачи, занимается живописью. Встреча со Шнуром была назначена в новом выставочном зале Gallery на Фонтанке, 76, где он на пару с художником Дмитрием Шориным азартно красил свою часть диптиха «В Ленинград прилетели москвичи и хачи». Шнур — участник актуального художественного проекта «Летное поле». Дабы не терять времени, Сергей отвечал на вопросы, не выпуская из рук кисточки.
— Сергей, вас знают прежде всего как музыканта, автора музыки и стихов к песням. А вот сейчас вы выступаете как художник. Это увлечение у вас давно?
— Ну как все, с детства рисую.
— Вы пытаетесь открыть для себя нечто новое в этом занятии?
— Не знаю, что я пытаюсь. Просто хочу вот это сейчас поделать. Почему не попробовать?
— А кем вы все-таки себя считаете — по профессиональной принадлежности?
— Не знаю. Знаю одно — я никогда не работаю. Я не знаю, что я делаю. Но не работаю — точно. Не люблю работать. Занимаюсь тем, что мне интересно. И особенно не рефлексирую по этому поводу.
— Недавно вы снялись в фильме Светланы Проскуриной «Перемирие». Фильм жесткий и смешной — про нашу несчастную страну, о том, как мы все тут живем. Думаю, совершенно справедливо фильм получил главную награду на Кинотавре. Как получилось, что вам предложили сняться в этом фильме?
— Дали сценарий, я почитал и подумал, почему бы нет? Сначала о том, чтобы написать музыку к фильму, и речи не шло. Просто была роль писателя-мечтателя Собакина — она мне показалась интересной. Хотя не это главное. Дело в режиссере. Если мне интересен режиссер, тогда я соглашаюсь. А если мне режиссер не интересен, то я отказываюсь.
— Светлана Проскурина рассказывала, что вы билет за свой счет на поезд покупали. Действительно безгонорарная работа была?
— Ну, что-то там заплатили. Но это несопоставимо с концертами. Если я вижу, что это абсолютно некоммерческое дело, я не жду вознаграждения. Это же не Федя Бондарчук.
— А если бы Федор Бондарчук предложил сниматься? Заведомо отказались бы?
— Нет, почему? Я всегда отказываюсь только после прочтения сценария. И свой отказ или согласие я должен как-то объяснить.
— Как вы понимаете идею «Перемирия»?
— Этот фильм я бы даже не назвал реалистичным. Это сказка. Непреходящий русский народный эпос. Все герои архитипичны, можно припомнить и Змея Горыныча. Я придумал название — «Перемирие». Герои фильма хорошо понимают, чем будут заниматься на войне. Но когда наступает мир, они начинают думать, куда себя деть? В определенных ситуациях — понятно, и грудью на амбразуру и все что угодно. Перемирие — это как некий избыток мира. Слишком много мира, который становится в тягость.
— Вам нравится фильм?
— Дело в том, что нравятся мне Брюс Ли и Джекки Чан. Я могу посмотреть такой фильм, как «Перемирие», но это не значит, что я буду думать, что в русском кино что-то стронулось с места. Было великое советское кино, а русское кино как явление — не состоялось. Такие вкрапления, как это фильм, ситуацию, увы, не изменят.
— Вам не кажется странным — что кино о вас и об участниках группы «Ленинград» — «Мужчина, который поет», снимал не русский, а немецкий режиссер?
— Нет, не странно. Мы в Германии выступали чаще, чем в России. Когда нас тут запрещали повсеместно, мы не нашли ничего лучшего, чем выступать в Германии. Наверное, мы стали интересны немецкой публике.
— Вы вышли в Германии в Нюрнберге в 2002 году на сцену совершенно голый. Это было спонтанно или продуманно?
— Было очень жарко. И это был уже последний, пятый концерт. У нас оставался последний комплект чистых вещей. Мы бы пропотели — и летели бы домой в вонючей одежде. Никому этого не хотелось. Таким образом, мы сохранили чистыми и сухими вещи, что на тот момент было очень важно.
— У нас бы этого не поняли — если бы вы разделись перед публикой.
— Почему же? Три недели назад мы всей группой «Рубль», выступая на фестивале «Кубана» на Тамани (14 августа 2010 года), тоже разделись догола. Жара! Это делается вовсе не для того, чтобы кого-то шокировать. И когда мы в бытность «Ленинграда» исполняли песни с матерными словами — это, я считаю, было неотъемлемой частью наших концертов. Когда за стенкой твоей квартиры муж избивает жену и детей, и орет на них: пошли вы на хуй, ёб твою мать, включаешь телевизор — и там слышно то же самое — почему у человека это должно вызывать возмущение? Почему из телевизора ханжески пытаются сделать икону? Почему хуем со сцены можно испугать до сих пор? Как большинство людей, я ничего не хочу сделать такого, чтобы это возмущало общество. Я стараюсь вписываться в рамки.
— Ваш сценический образ и то, что вы из себя в жизни представляете, мне кажется, это две разные личности. Я когда сказала знакомым, что буду брать интервью у Сергея Шнурова, меня спрашивали: а зачем он ругается матом? Я говорила: это же не главное. Вот я в вас вижу думающего и тонкого человека. А многие видят только хулигана и задиру…
— Я по-разному себя веду. Где уместно, я там ругаюсь. Считайте меня разным. Человек вообще разный. Его поведение зависит даже от погоды. От настроения. Тем более когда мы говорим о сцене. Сцена это все-таки сцена. Или кино — это кино, а не настоящая жизнь. Многие наивно полагают, что Владимир Высоцкий был бы хорошим ментом.
— Вам жалко, что группы «Ленинград» уже нет?
— В какой-то степени жалко, в какой-то не очень. «Ленинград», мне кажется, уже вошел в историю. Как Лермонтов. Он просто есть.
— Ленинград и Петербург. Что для вас ближе по ощущениям?
— В Ленинграде я родился и вырос. Мне очень нравится, что в паспорте у меня написано, что я родился в Ленинграде. Этого города уже не существует. Он как Троя или Атлантида, ушедшая под воду. Город-фантом. А сегодняшний Петербург не нравится. Скучный, провинциальный городишко, в котором все больше и больше появляется бездарной архитектуры. Раньше приглашали для застройки лучших мастеров из Италии и Франции. Сейчас почему-то в лучшем случаев выпускников ЛИСИ или из Воронежа… Должна быть некая градостроительная политика, но она, мне кажется, отсутствует. Или я ее не понимаю.
— Вы это говорите потому, что сами учились на архитектора? И бросили…
— Моих корешей отчислили, а я даже сессию сдал. Но я бросил учебу потому, что мне, как всегда, остро не хватает времени. Я тороплюсь жить.
— Наверное, у родителей к вам полно претензий было. Какие у вас отношения были?
— Как у всех детей. Идешь домой и думаешь, скорей был они съебались. Нет, родители это хорошие люди. Нет, я ничего против родителей не имею, но лучше бы они почаще были на даче.
— А сейчас вы как общаетесь?
— На даче.
— Они когда-нибудь вас за что-то похвалили?
— Конечно! Ну вот — посуду помыл. Сейчас я живу отдельно и посуду моет посудомоечная машина.
— Я думала, вы скажете — молодая жена. У вас уже третья официальная жена — молодая журналистка Елена Мозговая. Вот вы здесь красите, а она ведь вас где-то ждет?
— На даче ждет.
— То есть вашу свободу никто не ограничивает. Приятно делать то, что ты хочешь?
— Лучше то, что интересно. Вот я, например, все время хочу бухать. Если я все время буду бухать, я ничего не буду делать в жизни. Но вечером я обязательно буду бухать.
— Так что же, вы каждый день бухаете?
— Нет, почему? У меня нет графика. Тем и отличаюсь от всяких алкашей — я могу пить, а могу — не пить.
— А бывают такие моменты, когда вы себя терпеть не можете?
— Да, когда ложусь спать. Но сон — это мое любимое занятие. Я хотел бы посвящать сну больше времени. Когда я сплю меньше 15 часов, мне плохо. А 10 часов — это просто необходимо. Обычно я встаю в час или в два. И мне уже надо куда-то бежать.
— Вы успеваете общаться с детьми? У вас же двое — дочка и сын.
— Успеваю, конечно.
— Они знают ваше творчество?
— Я с ними не говорю на эти темы. Я говорю с ними на обычные, детские темы: как в школе?
— И назидаете?
— Нет. Я же умный папа.
— От чего получаете главный кайф в жизни?
— Я к нему не стремлюсь.
— Но неужели даже на сцене вы его не ловите?
— Меня это вообще не волнует. Мне нужно постоянно находиться в спортивной форме. Выступать на сцене для меня способ худеть. Кто-то ходит в качалку, а я иду на сцену.
— Вы закончили философско-религиозный факультет, так?
— Было время, когда я искал ответы на такого рода вопросы — религия, философия. Но я не доучился — взял академический отпуск после трех лет и… Жизнь замотала.
— Вы своим детям советуете, куда пойти учиться?
— Я им ничего не советую. И они, слава богу, не спрашивают совета. Мне кажется, советовать — последнее дело.
— Любовь — это что такое?
— Любови разные бывают. Широкий вопрос. Если вы о любви к женщинам, то и тут все разное, впрочем, как и женщины.
— Что вы ищете в женщинах?
— Я особо ничего не ищу.
— Некоторые мужчины говорят — чтобы ноги были длинные, а остальное приложится.
— Не без этого. И ноги тоже. Важно в комплексе. Есть такая песня: «В женщине главное — это глаза. Если кто против, я лично за. Ноги должны быть и талия — ну и так далее»… В этом «и так далее» — гораздо больше, чем глаза. На вопрос, что такое любовь, по-моему, честнее ответить, хуй ее знает, чем выдвигать двадцать две теории. Давеча услышал фразу от одной девушки, совершенно гениальную: «Из-за хуя не видела зари». Здорово!
— Я думаю, многие девушки мечтают познакомиться с вами. Наверное, вы чувствуете этот интерес.
— Я к этому стремился. Может, потому мы и группу «Ленинград» создали. Минимум усилий, а девушек максимум. Хотя, если разобраться, я бухать больше люблю, чем девушек.
— А жена ваша знает об этом?
— Я ее предупредил.
— Она долго не выдержит…
— Ну и ладно. Какая разница.
— Вы такой пофигист?
— Почему? Нет. Но ведь и девушки за последнее время изменились. И уже другие правила поведения с ними. Есть такой пошлый, но довольно точный анекдот: «Если раньше для того, чтобы затащить девушку в постель, требовалось ее напоить, то теперь нужно смотреть, чтобы не нажралась».
— Еще вопрос по поводу творчества. В 2008 году Василия Бархатов поставил в Мариинке спектакль о скульпторе Бенвенутто Челлини. И вас пригласил на главную роль. Это было неожиданным для вас?
— Это было интересным экспериментом. Василий позвонил и спросил, не хочу ли я попробовать? Я подумал и сказал — почему нет? Труппа восприняла меня нормально, все органично было. Все пели, а я ходил по сцене и текст говорил. …После оперы с Бархатовым у нас общение продолжилось. Он сейчас кино снимает — современную историю — а я музыку пишу.
— А сами не хотите кино снимать?
— Нет, не хочу. Толковые режиссеры годами живут одной идеей, вынашивают ее. А я так долго не могу. Живу без планов, без системы. Да и нервная это профессия — режиссер. Надо сильно верить в свою идею, вообще садистом таким быть на площадке. Это не по мне. Большинство людей, особенно молодых слишком верят в идею. И пытаются со своего поста заставлять людей что-то делать для будущих поколений. Им это кажется страшно важным.
— А у вас какая-то идея есть?
— Боже упаси. Я не верю, что какая-либо человеческая идея стоит каких-то невероятных усилий. Все это глупости.
— Вы любите вспоминать ваши победы, лучшие моменты творчества?
— Слава богу, особенность моей памяти — то, что уже прошло, я стараюсь стереть. Потому что я живу вперед, мне интересно то, что сейчас. Если я буду помнить все, что со мной было, то я, наверное, просто сойду с ума.
— Когда была презентация фильма «Перемирие», вас можно было увидеть на сцене только перед показом. Потом вас и след простыл. Почему?
— Я вообще закрыт для общественной жизни. Не хожу по светским мероприятиям, считаю это пустой тратой времени.
— Вы фаталист?
— Все, конечно, смешано. Есть и проведение, и еще что-то. Нашими мозгами это ничего не понять. Я знаю, что ничего не знаю. В наше трехмерное измерение не вместить всего того, что происходит внутри души. Душа-то не трехмерная — а мы натягиваем какие-то кальки, матрицы из повседневной жизни.
— Чего вы стесняетесь в жизни?
— Не скажу. Я понимаю большую разницу между интервью и исповедью. Какого хуя я буду говорить правду? Нет такого мотива, который бы меня заставил говорить правду.
— Но что-то вы все-таки сказали искренно?
— Что-то сказал. Вы не хуже моего знаете, что интервью — игра.
Елена Добрякова, фото: Сергей Фролов
