ПОПУЛЯРНОСТЬ группы “Ленинград” и ее лидера Сергея Шнурова (в просторечье – Шнура) носит откровенно скандальный характер.
– Интересно, ваш сценический образ совпадает с образом реальным?
– В какой-то степени совпадает, в какой-то нет. Все-таки сцена – это сцена, а жизнь – это жизнь. Я вот как скажу: когда напьюсь, то эти образы совпадают, наверное, процентов на девяносто.
– Какая аудитория слушает вас?
– Вообще-то я, когда пишу песни, не задумываюсь об аудитории. Я их пишу, потому что не могу не писать. Но в первую очередь на наши концерты ходит не молодежь, а наши ровесники, те, кому под тридцать. Хотя бывают и шестидесятилетние. Тех, кто нас слушает, объединяет внутренняя свобода. А внутренне свободным человек может быть в любом возрасте.
– Последнее время вы много заняты в кино. Как это вышло?
– Просто я много пишу песен для кино. Думаю, режиссеры ко мне обращаются, потому что я могу писать на заказ, а это немногие музыканты у нас умеют делать. Я имею в виду, писать на заказ хорошие песни.
– А что такое, по-вашему, хорошие песни?
– Те, которые будут петь на улицах. Мне в последнее время нравится писать песни на заказ. Это как математик решает свои задачи. Передо мной ставится задача, и я ее решаю. Причем делаю это хорошо.
И получается, что меня приглашают написать музыку, а потом просят еще что-то и сыграть. В пяти фильмах уже сыграл. Правда, все роли небольшие. В “Копейке” я играл убийцу и злодея. Только что закончил сниматься в фильме “Игра мотыльков” Андрея Прошкина – сына того Прошкина, который снял “Холодное лето 53-го”. И опять персонаж совершенно незначительный, но какой-то такой… негодяй. Серьезная роль только у Наташи Погоничевой была в “Теории запоя”. Там я фею-милиционера играл, летающего над алкоголиком.
– С чем связаны запреты на ваши выступления в Москве?
– Не только в Москве, в провинцию нас тоже не пускают. Так что поем по преимуществу в Питере. Мне здесь и так больше нравится петь.
Ну и кто от этого потерял? Да, мы не поем в Москве, зато совершенно спокойно мы работаем в Америке. Не думаю, что Нью-Йорк чем-то хуже Москвы. Вон только в октябре нам предстоит проехаться по Германии, Америке, Канаде.
– И что за публика там, русские эмигранты?
– Не только. Ходят и иностранцы. Спросите, что они понимают? Ну ведь мы что-то понимали в “Битлз”. Вот и они что-то понимают в группе “Ленинград”.
– За время существования группы произошла ли какая-то эволюция?
– Когда мы начинали, то работали в стиле псевдоблатняк. Тогда, в 1997 году, не было никакого “Радио-шансона”, и мы были первыми. В 1998 году записали альбом “Мат без электричества”, в котором многие заметили только один мат. А в нем еще было и сплошное “Ча-ча-ча”. Потом появился альбом “Дачники”, который для многих наших слушателей открыл стиль “ска”. Потом появились “Пираты ХХI века”, и это совсем другая музыка. А “Второй Магаданский” – это уже было мое собственное баловство, некая имитация атмосферы 1972 года, кухонных концертов. Я Аркадия Северного до сих пор люблю и чту. Так что эволюция очевидна.
– Трудно совмещать карьеру музыканта и семейную жизнь?
– Не знаю, я в этом не разбираюсь, ни в семейной жизни, ни в карьере музыканта. Я просто делаю свое дело.
– А кто воспитывает сына?
– Мама, бабушки, няня. Ну и я, конечно. Только, честно признаюсь, в свое время мне папа уделял больше времени, чем я своему сыну. Уж очень много гастролей.
– А жена как к этому относится?
– Нормально. В музыке она, как и я, абсолютно всеядная. А по жизни жена – директор нашей группы. Так что, бывает, разъезжаем вместе, оставив сына на попечение няни.
Ксения Головко, Юрий Звягин
Российская газета
