Сочинителя и исполнителя, лидера группы «Ленинград» Сергея Шнурова, который предпочитает, чтобы его называли просто Серега или, еще лучше, Шнур, уговорить на интервью ох, как трудно. Всех журналистов он отсылает к своей секретарше, а та отправляет их заявки, изложенные по ее же просьбе письменно, сразу в корзину. «Вот за что я и ценю ее!» — честно признался мне потом Шнур. Но для «Труда» сделал исключение: «Это ж народная газета!»
В своей среде, равно как и у многочисленных поклонников рок- и поп-музыки, он известен как трудоголик и выпивоха, философ и коллекционер, блестящий импровизатор и… заядлый матерщинник. Вот и во время нашей с ним беседы звучали запредельные выражения. В печати, разумеется, пришлось эту лексику смягчить, хотя иногда, ради сохранения оригинальной экспрессии, я кое-что оставила — естественно, с многоточиями. Поразительно, но в своем «индивидуальном» стиле Сергей рассуждал даже о высоком искусстве — в частности, о выставке живописных работ петербургских художников в Манеже на Исаакиевской площади. Затронули же мы эту тему потому, что на экспозиции впервые выставлялись и работы рок-музыкантов…
— Серега, ты знаешь, что на твои картины в Манеже народ валил валом?
— Нет, мне по фигу. Картины и картины — я их и раньше видел.
— Давно живописью балуешься?
— Можно сказать, с детского сада. Я там и издателем стал: пацаны рисовали картинки, а я все их собрал, сшил и назвал журналом. По молодости хотел стать искусствоведом, поступил на архитектурный факультет Инженерно-строительного. Честно проучился полгода. На самом деле цель у меня была одна — чтобы меня никто не трогал и я бы мог заниматься чем хочу. Высшего образования, слава Богу, не получил. Диплом мне не нужен, лишняя корочка. И так жизнь — сплошные бумажки.
— Специалисты отметили в твоих работах веяние импрессионистов…
— Этот «импрессионизм» — оттого, что я давно не брался за кисть. Скрываю им изъяны техники.
— Бизнес на картинах не собираешься делать?
— Продавать их сейчас стратегически не выгодно. Чем дольше будут «светиться» на выставках, тем дороже станут. Поэтому пока все предложения о продаже отметаю.
— Не боишься покушений со стороны грабителей? Твой коллега — музыкант Борис Гребенщиков жаловался, что его картины воруют.
— Ну ты хватила — Гребенщиков. Это же какая величина в изобразительном искусстве!
— Живопись для тебя — это хобби или путь к самореализации, сравнимый по значению с музыкой?
— Да просто так случилось в жизни — вот занялся ею, не знаю почему. Но не самореализация — точно. На хрен она мне!
— Ты без ругани совсем не можешь?
— Я выражаюсь только в том случае, если не нахожу равноценного слова. Вот ты знаешь, например, синоним слову «п…ц»?
— Может быть, конец света?
— Ну что ты, конец света — это гораздо мягче.
— Помнишь, когда в первый раз «крепко выразился»? Может, наблюдая за футболом?
— Может, и так — сказать трудно. Вообще я футбол люблю и за «Зенит» болею уже тысячу лет. Но сейчас реже смотрю, работы много.
— С кем-то из зенитовских футболистов поддерживаешь отношения?
— С Саней Кержаковым и Андрюхой Аршавиным. Как именно с ними познакомился, точно уже не помню. Город наш маленький: может, на дне рождения у кого встретились…
— Во время матчей на стадионе «Петровский» сидишь, наверное, в ложе для очень важных персон?
— В этой ложе нормальному человеку делать нечего. Там такой смурной народ собирается! А в 13-м, «фанатском», секторе — совсем уж дикий. Я люблю нормальных болельщиков, поэтому устраиваюсь либо на 1-й трибуне, либо на 10-й. Один раз смотрел футбол из ложи прессы. Разочаровался. Скучные люди — журналисты. Что-то пишут в своих блокнотах, время от времени поглядывая на поле, эмоций — ноль. Я если хожу на футбол, так чтобы выплеснуть энергию.
— Слышала, что ты, будучи болельщиком, сильно не любишь при этом футбольную сборную России?
— Кто ж ее полюбит, если она так играет!
— Ладно, тогда хватит о футболе. В январе будущего года грядет 10-летие твоей группы «Ленинград». Уже готовишь юбилейную программу?
— Да чего там, пора закрывать этот проект, подводить черту. Я вообще не люблю юбилеи. И потом мне в апреле исполняется 33 года. Возраст солидный, надо уж заняться делом. Когда я смотрю на седых дядек, поющих о проблемах 15-летних пацанов, мне это кажется безумием. Не хочу уподобляться.
— То есть в начале будущего года твоя группа прекращает существование — прощайте, концерты, альбомы?
— Ну почему, может, время от времени и будем собираться, чтобы тряхнуть стариной. Ребята мои без «Ленинграда» не пропадут, я знаю. Они и сейчас активно участвуют в разных проектах. Например, в питерской группе «Спитфайер» (Spitfire). Вся эта ерунда с гитарами — дело молодых. А я буду писать музыку для кино. И молодежь продюсировать. У меня уже соответствующая контора есть, называется «Шнурок». Туда незнакомые ребята присылают мне по Интернету диски со своей музыкой. Я стараюсь все присланное прослушивать.
— Интернет-общение предпочитаешь привычному «живому»?
— Не совсем так. Но оно проще, и ответственности там меньше. Если ты в интернет-чате послал кого-то, тебе за это совершенно точно не дадут по ушам.
— А в кино, кроме написания музыки, не хочешь сняться в качестве актера?
— Режиссер Сергей Соловьев приступает сейчас к новому проекту — «Асса-2», и там я появлюсь на экране. Моя роль — это я сам, ни больше ни меньше. Честно сказать, никогда не думал, что познакомлюсь с самим Соловьевым!
— В первом фильме «Асса», снятом еще в 80-е годы, звучала музыка Виктора Цоя, он сам исполнял ее с группой «Кино». Не боишься сравнения?
— Обе «Ассы» — бывшая и будущая — несопоставимы. А сравнение с Цоем вообще бессмысленно — личности такого масштаба, как он, за минувшие годы не появилось. Даже близко никто не стоял. А себя я реально оцениваю. Я — не Цой. Я совершенно другой… Сценарий мне очень понравился. Немножко спекулятивный, правда, потому что… нет, не имею права говорить — пусть сперва картина выйдет. Ну разве что скажу: там еще альтист Юрий Башмет будет сниматься.
— А музыку к фильму кто сочиняет?
— По идее я должен чего-то написать. Но подумываю об этом пока вскользь. Мне бы пережить премьерные показы «Бумера-2»! Много презентаций намечено, не спиться бы.
— Ты как, кстати, борешься с этим «синдромом»? На сцене, должна сказать, выглядишь обычно в порядке.
— Делаю себе коктейль «Мохито»: лед, мята, ром — желательно не «Баккарди», а «Гавана-клаб» — и сок. Очень поправляет с бодуна. Рекомендую.
— А любимая закуска есть?
— Есть, сам ее гениально готовлю. И рецепт простой. Берешь банку икры минтая, открываешь и ешь. С черным хлебом, понятно. И с маслом.
— В «Бумере-2», слышала, работа далась тебе нелегко…
— Последним «Бумером» горжусь больше, чем первым. Судя по нему, мне кажется, что Сергей Шнуров как композитор вырос. Сейчас даже не представляю, как смог написать, поднять все это. Работа шла в очень плотном режиме, в ней так или иначе участвовало много заинтересованных лиц. «Бумер-2» — более глубокое кино, чем может показаться на первый взгляд. По крайней мере, я его таким вижу. Это фильм о том, что в ХХI веке невозможно существование пассионарных личностей. Герои никому не нужны. Особенно в России. Это в ХIХ веке можно было свободно быть революционерами. Сейчас — глупо. Нет места для подвигов. Потому что все эти локальные войны, «горячие» точки поставили под сомнение само значение слова «подвиг», взяли его в кавычки. В этих войнах есть какая-то жуткая манипуляция и игра. Людьми управляют политтехнологи.
— В прошлом году на петербургском телеканале прошел документальный фильм «Ленинградский фронт» с твоей музыкой. После его показа критика признала тебя не просто прикольщиком, но серьезным музыкантом. Радует?
— Не знаю, не думал об этом. Фильм действительно классный вышел. Горжусь этой работой. Идеологически проект очень хороший. Договаривались с телевизионщиками, что они выпустят его на DVD, тем более и аудитория просит, но они почему-то не торопятся. Недавно сделал еще один документальный фильм — «Окопная жизнь». Она — о ветеранах Афгана, Чечни. Очень интересно было общаться с людьми, побывавшими в пограничной между жизнью и смертью ситуации. То, что почувствовал, понял в процессе съемок, в двух словах не расскажешь.
— В перспективе не планируешь выпустить альбом, который бы вдохновлял молодежь на добрые дела и праведный образ жизни?
— У нас очень много авторов, которые вроде бы занимаются этим. И как ни странно, результат всегда обратный. Я знаю людей, которые с замиранием сердца слушали, положим, патриотичного Александра Розенбаума и были при этом полнейшими сволочами.
— Какая тебе музыка нравится — не из собственных сочинений?
— Сейчас нравится русская классика. Много слушаю в последнее время Мусоргского. Кроме него, еще Римского-Корсакова. А вот оперы Глинки не люблю, потому что они длинные, «не мой формат». У меня нет столько времени. Зато обожаю Прокофьева и Альбинони. Всех вождей хоронят под «Адажио» Альбинони. Это здорово. На свою панихиду тоже попрошу его исполнить. Хочу чинно лежать в гробу, в руках чтоб была сигарета, а выступающие пусть говорят: он был очень хорошим человеком, но любил курить, от этого и умер… Конечно, это задумка на отдаленное будущее. Пока, слава Богу, есть масса гораздо более животрепещущих задач.
Интервью из номера ТРУД 049 за 22 Марта 2006 г.
Безрукова Людмила
