— Назовите ваше любимое слово?
— Хм.. Есть одно…. оно одновременно и любимое, и нелюбимое. Я встретил его в дневниках у Пушкина, кажется, по поводу Кавказа. Слово сильное, страшное, его даже нет в русском языке. Это слово «выблядок». Оно вызывает во мне очень сильные эмоции. Не знаю даже чем, возможно, своим звучанием, фонетическим обликом, это сильное «д». В нем есть нечто зловещее, такое, что и притягивает, и пугает одновременно. Оно очень хорошо характеризует Россию XX века, как ни странно. Это что-то незаконно рожденное, при этом очень сильное.
— Что вы думаете об изменениях, которые в последнее время происходят в русском языке, в том числе, языке медиа?
— Честно говоря, я не вижу никаких серьезных изменений. Направление мыслей, дискуссия в СМИ, в обществе, сведена к достаточно узкому политическому плану, она идет на уровне обзывалок. Вокруг очень много политики, а ее язык сам по себе достаточно скуден. Это область, где дольше всего живут лозунги, они не предполагают сложных слов. Ведь язык – это производное от мысли: если скуднеют мысли, скуднеет и язык.
— Как вы считаете, корни этого процесса находятся внутри общества или скудость, о которой вы говорите, навязывается извне?
— Сложно сказать, кто на кого влияет больше, этот процесс взаимообусловлен, все друг на друга влияют, это скорее общая повестка дня. Разумеется, свои изменения вносит интернет. Тот же твиттер, который требует уместить мысль в 140 символов. Что вы хотите?
— Вы много времени проводите в сети?
— Ну вообще хотелось бы меньше. Львиную долю времени я провожу в самолете, а там я обычно читаю книги, причем бумажные. Валяется где-то электронная книга, но она как-то не прижилась у меня. … Айфона у меня до сих пор нет и мне очень неудобно общаться с людьми, которые все время нажимают на кнопки, что- то куда-то пишут, отправляют. По мне, даже если заниматься этим в самолете, в поезде, когда нечего делать — абсолютно пустая трата времени. Меняются имена, темы, но в этом нет никакой глубины, хотя все равно привыкаешь и кажется, что без новостей скучновато жить. Иногда я выключаю интернет на несколько месяцев и, возвращаясь обратно на те же новостные сайты, понимаю, что фактически за это время не поменялось ничего. Может быть, появились новые неизвестные мне лица, но на мою реальную жизнь это ни коим образом не повлияет.
Это раньше были бордюр и поребрик, теперь это называется просто «х****а»
— Вы часто бываете в Москве. Насколько сильно ощущается разница между московским и петербургским произношениями?
— Разница уже отсутствует, это мифологема. Это раньше были бордюр и поребрик, теперь это называется просто «х****а», сегодняшней молодежи такого названия достаточно. В глубинке, может, и остались диалекты, но это скорее нюансы в интонациях, в акцентах. Интернет всех усредняет. И самолеты тоже. Кроме того, все смотрят фактически одни и те же фильмы.
— Недавно вы исполнили песню «Москва» на телеканале НТВ, имена президента и премьера во время выступления были «закряканы», из-за чего телеканал обвинили в цензуре. Как вы относитесь к подобным вещам и вообще к тому, что сейчас всюду ищут цензуру?
— Мне кажется, это больное восприятие реальности. По мне — я тоже человек больной — закряканный «Путин» — это как минимум смешно. Даже при ближайшем рассмотрении я не вижу ничего, что было бы связано с цензурой, тем более что песня есть в интернете. О какой вообще цензуре идет речь, если у всех дома уже давно широкополосный интернет стоит? Можно скачать все, даже то, что не очень хочешь. Поэтому мне все эти споры о цензуре кажутся абсолютно надуманными. Я думаю, дело в том, что народ смотрит назад — он ищет в телевизоре правды, а ее там по определению нет и не будет никогда (впрочем, как в интернете). Уж во времена интернета говорить о цензуре – побойтесь Бога! Я помню 1985 год, когда книгу Розанова было не достать, когда «Собачье сердце » приходилось читать по каким – то фотокопиям. Когда чего-то нет или приходится как-то извращаться, чтобы это достать — вот это цензура. Но сейчас, сейчас-то уж что? Может просто лень искать другие источники информации? Тогда это просто лень. Я себе с трудом могу представить, что было бы, если бы в 1989 году была исполнена песня как «Москва». Меня уже как минимум вызвали бы на Литейный, 4 (Управление ФСБ по Санкт-Петербургу — «МН»). А то, может быть, я бы уже и поехал.
— В одном из интервью вы сказали, что современное искусство по своей сути абсурдно, и если воспринимать его всерьез, можно сойти с ума. Как вы идентифицируете себя в этой среде: считаете ли себя частью современного искусства?
— Я не актуалист. Я не занимаюсь актуальным искусством, как, например, группа «Война». Акции меня не особо интересуют, хотя я иногда их устраиваю, но они не являются для меня ничем, кроме как собственным желанием, я не нахожусь в этом контексте. Тем более для того, чтобы стать актуальным современным художником, нужно об этом заявить примерно так: «Я — актуальный современный художник», и уже от этого плясать. И тогда уже убранный тобою двор будет не просто убранным тобою двором, а неким актом. Я пока стараюсь так не жить.
— То есть, современное искусство — это искусство акционизма?
— Да, безусловно. Даже самое известное за последние, может быть, 10 лет имя — это Бэнкси. Если бы его творчество было не на стенах Лондона, это было бы совсем другое.
— Как вы считаете, это закономерный этап развития искусства или некий кризис?
— Я думаю, что кризисные явления — это всегда хорошо, и они всегда дают ростки чего-то нового. На мой взгляд, мы находимся в точке слома, и что будет дальше, не знает никто, грядет нечто абсолютно новое. Все же акционизм пользуется приемами художников 60-х годов, не стоит этого забывать. Каким будет новое, пока никто не знает.
— Это глобальный процесс или он происходит только в России?
— Что вы, Россия в этом плане вообще на периферии. Я тут недавно прочитал доклад внешней разведки американцев, они говорят, что к 2030 году появится киборги. Представляете, как это поменяет мир. Информационные поля, в которых мы вынуждены жить, тоже откладывают на нас отпечаток. И что будет с человеком даже через пять лет, невозможно сказать. Останется от души что-нибудь вообще или нет?
