Сергей Шнуров как главный петербуржец XXI века

Шнуров как главный петербуржец XXI века. Почему музыкант на самом деле ни строчки не написал про Питер Интернет
Сценарист Игорь Антоновский объясняет, почему Сергей Шнуров — главная удача 90-х, отчего его песни про Петербург годятся только для туристов и как он заново основывает город, продолжая дело Петра.
Поделиться в соцсетях:

Почему музыкант на самом деле ни строчки не написал про Питер.

Сергей Шнуров — музыкант, блогер, ресторатор и художник. Он анонсирует выставки Эрмитажа и отмывает Ростральные колонны, сочиняет стихи об Исаакиевском и неустанно гастролирует по миру с песнями «В Питере — пить» и «Экспонат».

Сценарист Игорь Антоновский, несколько лет работавший с музыкантом, в колонке на «Бумаге» объясняет, почему Шнур — главная удача 90-х, отчего его песни про Петербург годятся только для туристов и как он заново основывает город, продолжая дело Петра.

На протяжении последних лет Сергей Шнуров остается главным ньюсмейкером Петербурга. Он и раньше плотно ассоциировался в сознании людей с нашим городом, но за последние несколько лет ситуация, когда в топе местных новостей обязательно присутствуют несколько с его фамилией, стала привычной.

Мне как человеку, которому посчастливилось несколько лет плотно работать с главным петербуржцем XXI века, всегда были интересны его непростые взаимоотношения с этим очень непростым городом. Что сегодня означает Шнур для Петербурга и что этот город означает для него?

Еще до знакомства со Шнуровым, где-то в начале 2010-х, я случайно оказался на дне рождения его одноклассника Ерзака. Мое тогдашнее телевизионное начальство пьянствовало в клубе «Грибоедов», потом все разошлись, а я остался с группой «Пять углов», в которой Ерзак как раз и играл. Я не был с ними знаком до этого, но слово за слово, все из Питера, ля-ля-ля, вспомним Думскую 2004-го — и вот мы уже старые друзья.

Они что-то лили в уши провинциальным первокурсницам: мужчины 40 лет, хорошо сохранившиеся внешне (но именно что сохранившиеся). Они были все еще из 90-х. Время для них навсегда застыло где-то между закрытием «Тамтама» и открытием «Дачи». Так они и мотались в этой промозглой питерской вечности туда-сюда. Потом Ерзак позвал всех к себе: типичная петербургская квартира на Бронницкой, бордовые скрипучие двери, бардак, глядящий в бесконечность высоких потолков, кухонная копоть района «Техноложки».

Шнуров и раньше плотно ассоциировался в сознании людей с нашим городом, но за последние несколько лет ситуация, когда в топе местных новостей обязательно присутствуют несколько с его фамилией, стала привычной.

— После 35 лет я понял, что самый крутой из «Битлов» был Харрисон, — сообщал Ерзак скучающим студенткам и заводил что-то самое нудное из сольного творчества Харрисона. Студентки несколько раз пытались сбежать.

То утро в компании Ерзака многое дало мне для дальнейшего понимания Шнурова. С Ерзаком Шнур в школе создал свою первую группу, затем они вместе играли в «Алкорепице». Та квартира Ерзака на Бронницкой — это были шнуровские корни. Забавно было, глядя на Шнурова, вдруг улавливать в нем эти корневые черты. Так, разглядывая чьих-то детей, ищешь в них, что досталось им от родителей.

Когда я познакомился со Шнуровым, он уже схватил вторую волну популярности, стал инстаграм-селебрити, его песни пели слишком ухоженные девушки за рулем поршаков с открытым верхом, к нему на улице прилипали для селфи аккуратные хипстеры, он возвращался из «ДЛТ» с огромными оранжевыми мешками модной одежды. Но в нем всё равно было видно, что он оттуда — из неряшливых петербургских подворотен, из закрытых навсегда клубов, в которых навеки остались замурованными призраки его старых друзей.

Он заходил в «Манхэттен» на Фонтанке — важный, уже сияющий всеми инстаграмовскими фильтрами дяденька, по всему виду своему не из этих мест — и требовал какого-то знаменитого местного салата за полтос. Он раз за разом с удовольствием и саркастическим хохотом пересматривал на ютубе фестиваль «Наполним небо добротой» 1997 года, состоявшийся на «Петровском», где выступали разные молодые «Пилоты», «Кирпичи» и почившие уже «Чурфелы Марзуфелы». Он помнил шутку, сказанную им 20 лет назад Васе Васину, что «Кирпичи тяжелы» — это про то, как кто-то обосрался. Он искренне не любил Билли Новика; он подарил мне метафору о том, что Никонов похож не на дедушку, а на бабушку, и с радостью рассказывал, как встретил легендарного охранника с Думской по кличке Покойник. «Покойник жив!» — улыбался Шнуров.

Шнуров как главный петербуржец XXI века. Почему музыкант на самом деле ни строчки не написал про Питер
Иллюстрация: Анна Леканова

Петербург 90-х жил и наверняка и сейчас живет в нем. Ему комфортно быть в нем, он единственный его удачный, выбившийся в люди, добившийся многого ребенок, который может с каким-то искренним сожалением посмеяться над теми, кто так и остался многозначительными позерами местных проходных дворов, теми остальными, кто сидит в своих старых квартирах на Бронницкой и ставит студенткам Харрисона.

Шнур не написал, на самом деле, ни строчки про тот Питер. Его лирический герой никогда не жил в этом городе. Герой второй шнуровской волны уж точно. В Питере – пить? Но это песня не о Петербурге. Это песня о туризме и для туристов. Это песня не о шаманском корневом питерском питии, а о том, о котором тебе сообщают в Москве, когда узнают, откуда ты: «А, ну надо к вам приехать побухать! Вы же там все бухаете».

Туристический ярлык этого города, который сам же Шнуров и нес на себе. Он ощущал и, думаю, сейчас еще больше ощущает себя своеобразной витриной Петербурга, но туда — в настоящий Петербург, во дворы Бронницкой — он никогда никого не пускал и не пустит.

Шнур ни разу не выдал «Техноложку» ни в одном своем тексте. Он всегда представлял для аудитории остальную от Москвы Россию. Эта Россия мало похожа на Питер, и о ней исчерпывающе сказано в первой его успешной песне второй волны: «А дома ждали россияне, когда остынут кирпичи». Его творчество не о Петербурге, а об этих россиянах.

Россияне бухают дома, периодически ездят на дачу, которая для этих лирических героев является сакральным местом. Россияне постоянно потребляют — и объектом потребления являются не только платья и лабутены: и Петербург с Мариинкой или Ростральными колоннами — такой же гигантский объект потребления. Только фон всего этого никак не Петербург.

Туристический ярлык этого города, который сам же Шнуров и нес на себе. Он ощущал и, думаю, сейчас еще больше ощущает себя своеобразной витриной Петербурга

Он манифестировал это первым же всенародным хитом: WWW.Ленинград — это нереальное место. Это сайт. Завлекалово. Тут нет ни дома, ни улицы. У Шнурова вообще в текстах практически нет топонимов. Парголово, где все кореша, Северное кладбище — лежат уже за пределами Петербурга. И это, кажется, единственное реально существующее невиртуальное место, куда Шнуров может допустить своих слушателей-туристов. Всё остальное мираж, неоновая вывеска, рекламный постер с изображением города.

В главном хите последних лет — «Лабутенах» — поется о выставке Ван Гога и Мариинке. Очевидные туристические места. На лабутенах вряд ли пройдешься по проходным дворам. Это песня провинциальной девочки-студентки, радостной инстаграмерши из тех, что ворвались в город в 2010-е и создали о нем новую провинциальную легенду. Лабутены очень горькая песня, песня о гламурном варварстве, от которого городу с совсем другим смыслом было уже не отделаться.

Впрочем, однажды увидев из окон 18-го этажа бесконечные панельные леса Просвета, уходящие далеко за горизонт, как раз туда, в Парголово, Шнур был шокирован. Он признался, что никогда до этого не был в этом районе и не понимает, как возможно тут жить. Меня это его заявление тогда поразило: ведь в действительности его лирический герой жил там, в этой многоэтажной бесконечности. Ведь из этой многоэтажной бесконечно он и манил всех в Петербург.

Но как истинный гений он мало знал о своем лирическом герое. Он отдалял его от себя. Оставаясь петербуржцем — и никого не пуская в свой Петербург, — он по сей день делает очень много для города как для витрины: манит сюда тех гламурных варваров, о которых потом с сожалением и поет. В его ресторан стремятся попасть все туристы. Шнуров постулирует, что берет для него продукты только из ближайших пригородов; но пригороды не «Техноложка», не квартира Ерзака, не мрачное безвременье петербургских подворотен. Он берет продукты как бы с тех сакральных дач, которым посвящены многие его песни: от «Дачников» до «Не хочу на дачу».

А подворотни Шнуров никому не покажет. Он покажет свою выставку и отмытую им Ростральную колонну; Шнуров вообще старательно отмывает Петербург, заново основывает город, продолжает дело Петра. Может быть, он знает, что радостные инстаграмерши и восторженные хипстеры взрастят здесь новое поколение монстров.

Может, просто хочет, чтобы это болото сожрало всех туристов. И потому заманивает.

 

Текст: Игорь Антоновский (paperpaper.ru)

Оцените статью
( Пока оценок нет )
Добавить комментарий

4 + 13 =