«Дилетантские чтения» с Сергеем Шнуровым « Группировка Ленинград и Сергей Шнуров

Поделиться в соцсетях:

Аудио версия:

В.Дымарский― Ну что, начнем, товарищ Шнуров?
С.Шнуров― Да.

В.Дымарский― Со Шнуровым все хотят разговаривать. Но у нас есть одна обязательная традиция – мы начинаем все наши дилетантские чтения с представления последнего, в том смысле самого свежего, номера журнала «Дилетант». Вот, знаешь, кто на обложке?
С.Шнуров― Буденный, думаю, да.

В.Дымарский― Правильно, Буденный. Семен Михайлович. Он вышел 22 июня. Это не случайно. Вот, мы решили воспользоваться этим… Хотя, номер июльский, мы решили воспользоваться этим совпадением для того, чтобы главную тему посвятить 1941 году, трагедии 1941 года. Кто виноват? «Что делать?» — уже поздно задавать вопрос. Но кто виноват, как всё развивалось, почему? И присутствие Буденного не случайно. Здесь один из факторов, что ли, о котором здесь пишут, это то, что просто некачественное управление войсками и страной. Это, кстати говоря, очень актуально прозвучало вот в эти дни, поскольку параллельно с этим, параллельно с очень многими анализами, которые появились вокруг 22 июня, связано с тем… Тоже все пытаются разобраться, что же тогда произошло, почему мы вообще такое допустили? Мы записывали одну программу для «Эха Москвы», 5 миллионов военнопленных, из них там 3,5 миллиона в первый год. Как это вообще может? Ужас! Вот.

Так вот, непрофессионалы, дилетанты (вот, как называется журнал) управляли армией, бывшие кавалеристы. И, вот, Семен Михайлович Буденный как такой символ кавалериста, военного прошлой эпохи, которому было доверено сражаться и управлять в войну совершенно другого и технического, и человеческого, если хотите, уровня и качества.

Вот такой вот журнал вышел. Естественно, я вам советую его купить и прочитать – без этого быть не может. Ну и здесь вот Шнуров – как раз отдаю должное Сергею. Когда мы договаривались? Давно, месяца полтора назад. И он выполнил свое обещание, за что отдельное спасибо.

Сереж, а скажи, пожалуйста, вот для тебя что-то история войны означает?
С.Шнуров― Дело в том, что я принимал участие в неком таком документальном проекте, который назывался «Ленинградский фронт». В большой рубрике под руководством Льва Лурье это было в 2005 году, по-моему. И как-то эта история, собственно говоря, Ленинградского фронта – это история, в общем-то, моей семьи, да? У меня одна бабушка пережила блокаду, вторая бабушка была в эвакуации, и та бабушка, которая пережила блокаду, они познакомились с моим дедушкой, поженились, собственно говоря, в 1943 году, непосредственно во время войны.

Так что это как-то я через себя пропустил.

В.Дымарский― В Ленинграде?
С.Шнуров― В Ленинграде, да. Первая дочка у них, вот, умерла. Потом появился брат моей мамы, потом моя мама. А дедушка у меня, собственно говоря, служил в Кронштадте военным моряком. Так что это была какая-то личная история.

В.Дымарский― Это семейная история.
С.Шнуров― Да-да-да.

В.Дымарский― То есть это не просто актеров попросили исполнить роль.
С.Шнуров― Нет, нет. А другой мой дедушка, собственно говоря, работал на Дороге жизни. Поэтому… Вот, какая-то такая была история моя.

В.Дымарский― Ну, хорошо. Тогда вопрос, о котором мы не то, чтобы договорились, но понятно было, что я всё равно его задам. А чего такое вообще для тебя история? Здесь вот наш общий друг Александр Глебович Невзоров, он говорит: «Это вообще чего вы там придумываете историю какую-то? Это вообще какое-то сборище мифов. Нет такой науки. Идите нафиг. Наука только есть точная, а это всё не наука».
С.Шнуров― Ну, дело в том, что Александр Глебович вообще, когда произносит слово «наука», он фактически выполняет слово такое, тоже заклинательное, да? Если научное, значит, хорошее с точки зрения Александра Глебовича. Это не всегда так.

С.Шнуров: У меня одна бабушка пережила блокаду, вторая бабушка была в эвакуации

Я историю вижу следующим образом. Что есть некое настоящее, то, в котором мы существуем, да? Ну, хотя тут термин «настоящее» тоже уже сомнительный, так как мы живем в эпоху постмодерна, где современность уже постсовременность. И что такое современность, в этом вообще долго можно и мучительно разбираться (чем я и занимаюсь).

Что такое история, опять же, на мой взгляд, и как мне это видится? Мне это видится попытка из отдельных фрагментов, артефактов прошлого составить некий метарассказ, да? Почему появилась сейчас в эпоху постмодерна такая фигура как футуролог? Ровно потому, что в нашем настоящем, вот в этом постмодернистском, в этом не очень настоящем настоящем возможны обе проекции – как в прошлое, так и в будущее. И они фактически равнозначны, да?

В настоящем есть следы и того, и того. И далее все вот эти размышления по поводу того, какие следы здесь есть и к чему они ведут, фактически в настоящем реализуется вот это прошлое и реализуется будущее, здесь следы есть и того, и другого. Поэтому размышления и в ту, и в другую сторону – они равнозначны.

В.Дымарский― То есть ты хочешь сказать, что в прошлом мы можем увидеть наше будущее?
С.Шнуров― Нет. Только настоящее. Мы можем оперировать только нашим настоящим, в котором есть следы, но нет прошлого.

В.Дымарский― Следы будущего есть?
С.Шнуров― И следы будущего, да. Поэтому футуролог – он ровно как и историк. Вот, футурология – это наука? Если футурология – это наука, то и история – это наука.

В.Дымарский― Смотри, вместе с появлением (то, что я недоговорил вокруг журнала), вместе с появлением журнала и вообще всех рассуждений и дискуссий вокруг 22 июня 1941 года, хотел сказать «как по заказу». Я не думаю, что это заказ, я думаю, что это, наверное, совпадение. Хотя, черт его знает. Появился социологический опрос, который, с одной стороны, все, наверное, ожидали, а, с другой стороны, у всех волосы дыбом встали, когда людей спросили «А кто самая выдающаяся фигура русской истории?»
С.Шнуров― Про Сталина?

В.Дымарский― Да.
С.Шнуров― Ну, вы понимаете, что…

В.Дымарский― Там, кстати говоря, рядом со Сталиным твой друг Пушкин.
С.Шнуров― Пушкин мне друг, но истина дороже, да? Дело в том, что здесь нужно понимать, что вы имеете дело с медийным образом. А медийный образ – это некая иконка в компьютере, и люди, естественно, голосуют за эту иконку.

Вообще вот такие всякие отношения и серьезности когда возникают «О, Сталин!», это не тот Сталин. Вы имейте в виду, что это Сталин, который как след в сегодняшнем настоящем. К тому Сталину это имеет вообще очень опосредованное отношение, и попытка выстроить какую-то линейную историю и сказать, что «Вот, эта история настоящая», в ситуации постмодерна она, в принципе, невозможна, так как поскольку это попытка сделать тотальный метарассказ. Преодоление тотального метарассказа уже произошло, да? Здесь не может быть чего-то такого, вот, большого и для всех. Здесь могут быть какие-то частности.

И вот эти частности – они есть, да? Вот, есть разное отношение к этой иконке медийной Сталина, да? Вот, кто-то поклоняется ей, кто-то не принимает ее. Но это иконка.

В.Дымарский― Хорошо. А скажи мне, пожалуйста, если отойти от политической истории, а взять историю культуры. Сталин – это история, ну скажем так, политическая, да? А в истории твоей профессии она существует, во-первых? И какие следы сегодня ты видишь, я не знаю, о?..
С.Шнуров― Конечно, как вы начали говорить…

В.Дымарский― Там я не знаю, от Вертинского, от песни военных лет или еще от кого-то, там, от Лещенко.
С.Шнуров― Конечно, как образ существует, да? Вот, всё, что есть в настоящем, это всё образы, да? И вот с этими образами я как раз и работаю, да, находя какие-то рифмы. И Сталин там есть. Да и Александр Македонский есть, да? Кого там только нет. Там и Алла Пугачева, и Тимати где-то рядом бегает, да? Всё там есть.

В.Дымарский― А зачем они тебе нужны сегодня?
С.Шнуров― Я не знаю, зачем мне нужны. Я живу в такой ситуации. Вот, к сожалению, они мне навязаны, да? Они мне навязаны, я живу вот в этой атмосфере этих образов, они существуют в моей голове. Зачем мне это нужно, это уже другой вопрос. Я не могу из этого вырваться (скорее так).

В.Дымарский― Пытаешься вырваться? Они тебе мешают? Или они тебе помогают?
С.Шнуров― Ну, просто, опять же, да?..

В.Дымарский― Ты хочешь вырваться?
С.Шнуров― Это опять мы сваливаемся вот к этим…

В.Дымарский― Вот мы сейчас сидели перед этим…
С.Шнуров― …к каким-то…

В.Дымарский― Труизмам.
С.Шнуров― Нет. К человеческой какой-то двумерности, да? У нас есть лево-право, у нас есть верх-низ, у нас есть восток-запад, у нас есть там плохое и хорошее, полезное и бесполезное. Я не знаю! Мы же в этой ситуации, когда вот диалектика – уже нужно забыть, это не работает ничего. Нет никакого снятия, да? Мы живем в этом мире противоречий.

В.Дымарский― А что работает?
С.Шнуров― Не знаю. Вот, что работает… Работает то, что эффективно, да?

В.Дымарский― Не интересно. А эффективно – это как-то слишком скучно.
С.Шнуров― А вы попробуйте сделать что-нибудь эффективное, да? И тогда будет не скучно.

В.Дымарский― А что ты называешь эффективным? Написать песню – это эффективно?
С.Шнуров― Смотря, какую. И смотря, как. Всё зависит от контекста, да? Вообще, в принципе, песня, конечно же, это умирающий жанр. Она уже сейчас сама по себе не эффективна, да? Если бы кто-то мне сказал, что я пишу песню, которая меня прославит, я поверчу у виска, да? Это ерунда, это чушь.

В.Дымарский― Но прославила-то песня?
С.Шнуров― Нет.

В.Дымарский― А что?
С.Шнуров― Всё вместе. Образ, курение, мифотворчество, мат отчасти, да? Всё. Всё, вот. Попробуйте выкиньте какую-то деталь, и этот автомобиль уже не поедет, да? Или он встанет, или будет чем-то иным. Но это автомобилем уже не будет.

В.Дымарский― А ты хочешь сказать, что вот этот имидж, который ты только что описал, он искусственно сконструирован, искусственно создан для того, чтобы добиваться эффективности (назовем это так)?
С.Шнуров― Так. А что такое искусственно? И кто здесь не искусственный?

В.Дымарский― Ну, сам придумал. Придумал этот имидж, да?
С.Шнуров― Ну, вообще человечество…

В.Дымарский― Ну, я не хочу сказать, что ты закурил, потому что ты не куришь, да? Хотя, ты не куришь, но решил закурить, да?
С.Шнуров― Я не курю, я не разговариваю, я ругаюсь матом, да.

С.Шнуров: Мы можем оперировать только нашим настоящим, в котором есть следы, но нет прошлого

В.Дымарский― Ну да, я не пью, да, я не ругаюсь, я вообще интеллигентный человек. Так что? Придумал этот имидж для того, чтобы быть эффективным. В переводе на русский «эффективный»…
С.Шнуров― Ну, смотрите, кто кого придумал еще, не понятно, да? Здесь не ясно. То ли я имидж, то ли имидж меня, да? Вот здесь не понятно. Здесь гораздо серьезней вопросы, и они не так просты, как кажутся. Что есть имидж? Что такое человек без имиджа, да? Есть ли такой человек? Есть ли человек, вот, абсолютно прозрачный и абсолютно ясный? Есть ли так называемая искренность, да? И не поза ли это, да?

В.Дымарский― Не знаю.
С.Шнуров― Вот и я не знаю. Я думаю, что нет. Самая настоящая искренность – это сказать, что я всё вру, да? Вот это будет искренне. Всё остальное – это не искренность.

В.Дымарский― Ну так и скажи.
С.Шнуров― Это сказал…

В.Дымарский― А тебе поверят?
С.Шнуров― Понимаешь, я бы так сказал, если бы это не была цитата доктора Хауса, да?

В.Дымарский― Ну да.

С.Шнуров― Поэтому это уже сказал не я, поэтому здесь я являюсь, как бы, таким автоматом, произносящим чужие слова.

В.Дымарский― А если ты всё врешь, тебе поверят?

С.Шнуров― Зачем? Зачем? Вот, в нашем современном состоянии вера – она уже… Вот, верить не нужно, да? Никто никому не верит, да? Полнейшее ощущение, никто никому не верит. Вот, вы мне сказали «5 миллионов», я вам могу сказать «Не было 5-ти миллионов». Всё.

В.Дымарский― Ну, в общем, такое отношение к истории тоже существует, конечно. Естественно. Что вся история – это мифы.

С.Шнуров― Дело в том, что это отношение существует не только к истории, а вообще ко всему.

В.Дымарский― Ко всему прошлому? Или ко всему настоящему?

С.Шнуров― Ко всему настоящему, которое мы пытаемся и из которого мы пытаемся анализировать какое-то мифическое прошлое, которого, конечно же, нет. Оно не существует. Покажите мне, где это прошлое. Есть его следы, есть артефакты, да? Прошлого нет. Или пальцем мне покажите, где оно?

В.Дымарский― Товарищи, может быть, более подготовленные меня поправят, но в советское время, когда мы там учили какие-то материализмы разного рода, вот это всё называлось, по-моему, «субъективный идеализм», что сам себе придумываешь прошлое, сегодняшнее…

С.Шнуров― Не, ну это можно называть солипсизмом, это можно как угодно назвать, но только проблематика от этого не изменится, да? Назовите это хоть столом, да?

В.Дымарский― Хорошо. Тогда мы назовем это всё… Следующий вопрос.

С.Шнуров― Дело в том, что это… Это, опять же, это вот из дискуссии модерна, да? Если что-то назвали, значит, вроде как, поняли. Да? А это не так.

В.Дымарский― Мы сейчас глубоко зайдем в философию. Скажи мне, пожалуйста, тогда. Массовая культура – ты считаешь себя частью массовой культуры или нет?

С.Шнуров― Бесспорно. Бесспорно. Я более того…

В.Дымарский― Да? И ты этого не стыдишься? Потому что почему-то масскультура – это всегда как-то немножко такое, как будто второсортное.

С.Шнуров― Ну, это не то, что второсортно. Это, вот, опять же, да? Это если смотреть с позиции модерниста. Конечно, есть некое что-то… Как будто есть нечто высокое искусство, есть какое-то низкое искусство, да? И вот они противостоят друг другу, и когда мы говорим о культуре, мы низкое исключаем: это культуре не принадлежит.

В.Дымарский― Массам, да. Масса есть, а культуры нет.

С.Шнуров― Нет. Подожди, массы – это термин Ортега-и-Гассета, это тоже начало где-то XX-го века и про это тоже нужно забыть: мы живем совершенно в иной ситуации. Никакой массы нет. Всё это фрагментировано, никакой массы вот такой…

В.Дымарский― Уже злится, но еще ни разу матом не ругнулся. Ну, давай дальше.

С.Шнуров― Надо матом, да?

В.Дымарский― Ну не, как хочешь.

С.Шнуров― Ну, матом, конечно, удобнее, да? Потому что вот в этих как раз словах они очень полисемантические, да? Они очень многозначные, они гораздо…

В.Дымарский― Короче можно выразить мысль.

С.Шнуров― Не короче, а гораздо глубже, да.

В.Дымарский― Так что, давай закончим про масскультуру.

С.Шнуров― Во всех смыслах этого слова «глубже», да.

В.Дымарский― Про массовую культуру-то что?

С.Шнуров― Массовая культура. Так дело в том, что любая культура массовая, да? Если вы обратите внимание на последнюю рекламную кампанию Луи Виттон, в которой участвует непосредственно Мона Лиза, написанная Леонардо Да Винчи, тогда, вот, где вы увидите не массовую культуру, да? Это уже давным-давно всё съело друг друга и всё принадлежит всему. Где эта не массовая культура? Покажите мне ту аристократию, которая является элитарной? Если будет аристократия, будет элитарное искусство. Аристократии нет.

В.Дымарский― Я тебя сейчас начну провоцировать и злить. Не буду называть фамилии, но…

С.Шнуров― А почему без фамилий? Нет, давайте маркировать, все-таки. С фамилиями удобней.

В.Дымарский― Какие-то музыкальные критики, просто коллеги-музыканты, ведь, тебя обвиняют. Ну, не то, чтобы обвиняют, они тебя характеризуют как… Говорят: «Ну, Шнур, — говорят, — ну, это такая, коммерческая музыка, коммерческая группа, коммерческое».

С.Шнуров― Ну… Простите меня, да?

В.Дымарский― А это не является синонимом масскультуры?

С.Шнуров― Простите меня, но… Нет, дело в том, что есть такое большое понятие шоу-бизнес, да?

В.Дымарский― Ну, я могу сказать, если фамилии хочешь, вот, Артемий Троицкий.

С.Шнуров― Да-да-да. Артемий Троицкий – уважаемый человек.

В.Дымарский― Ну… Не важно, уважаемый не уважаемый.

С.Шнуров― Я даже знаю, почему он меня несколько недолюбливает. Потому что он заикается, а когда ты заикаешься, тогда, вот, материться не очень удобно, да? И я понимаю его зависть, но только в этом аспекте.

В.Дымарский― Не, ну чего зависть? Он же не музыкант.

С.Шнуров― Ну, здесь-то как…

В.Дымарский― Он же не играет, он же не выступает.

С.Шнуров― Здесь и не про музыку, здесь про высказывания. Здесь про высказывания.

В.Дымарский― Он же критик, да?

С.Шнуров― Ну да. Ему было гораздо сподручней пользоваться моим лингвистическим аппаратом, чтобы те же самые слова…

В.Дымарский― Сереж, мы не про Троицкого, да? Какая разница? Троицкий, Иванов, Петров, Сидоров… Про суть.

С.Шнуров― Ну, что значит коммерческое, да? Вот, есть такое определение шоу-бизнес, да? Вот, человек выходит на сцену. Сейчас это тоже шоу-бизнес. Шоу-бизнес – вообще очень такая, всепронизывающая история, да? Это вот не история в том смысле, в котором история, а всё это некие нити… Политика сейчас шоу-бизнес, да? Вот, мы можем увидеть какое-нибудь политическое высказывание с фамилией… Я фамилии буду произносить, я не боюсь громких имен как Троицкий.

С.Шнуров: В принципе, песня, конечно же, это умирающий жанр. Она уже сейчас сама по себе не эффективна

Вот, Медведев, положим, делает какое-то заявление, и через буквально считанные дни мы видим, как всё это накладывается на мелодию, пропускается через компьютер, и мы видим буквально двухдневный мощнейший хит. Да? Это что, не шоу-бизнес? Конечно, шоу-бизнес.

Шоу-бизнес всепоглощающ, да? Всё является шоу и всё является бизнесом, да? Как кто-то говорил, всё является медиа. Ну, отчасти и медиа, да? Но мы, все-таки, это немножко размажем и назовем «шоу-бизнесом», да? Хотя, конечно, шоу-бизнес – это медиа.

Так вот. И если кто-то говорит, что он занимается этим из каких-то альтруистических соображений, если он пытается что-то объяснить людям, значит, он идиот. Ну, глупо прийти на макаронную фабрику и выпускать патроны, да? Ну, там нет станков таких даже.

В.Дымарский― Когда Шнур молчит, это он запикивает сам себя, видимо. В это время хочется ругнуться, я так понимаю.

С.Шнуров― Ну, вообще мои матершинные способности несколько преувеличены.

В.Дымарский― Товарищ Шнуров, художник если что-то делает, он должен это продать.

С.Шнуров― Ну, этот вопрос неплохо было бы задать, не знаю там, тому же самому Микеланджело, да?

В.Дымарский― Да и уже упомянутому Пушкину.

С.Шнуров― Пушкин в долгах, да. У них там, собственно говоря, и с журнальчиком не очень получилось, да, с коммерческой точки зрения. Пушкин – плохой пример.

В.Дымарский― Сереж-Сереж-Сереж…

С.Шнуров― Пушкин – плохой, давайте к Микеланджело.

В.Дымарский― …там платили мало. Пушкину платили мало и корпоративов не было.

С.Шнуров― Как не было корпоративов? Перестаньте. А вот эти балы все – это что? Это что? Это корпоративки.

В.Дымарский― Но он же не вел.

С.Шнуров― А откуда вы знаете? А Арзамас – это что? «Не вел», ага. Вел еще как.

В.Дымарский― Ну? Так что? Я перебил. По-моему, я перебил по поводу того, что Микеланджело тоже хотел продать свои работы, я думаю.

С.Шнуров― Да. Как ни странно. Представляете? Человек что-то делал, а потом хотел еще и продать. Вот мерзавец, да? Как отвратительно! Мы-то все другие люди, конечно, мы всё делаем бесплатно, да? Но, вот, находятся мерзавцы-художники, которые пытаются нам что-то втюхать, твари.

А откуда всё это берется? Это берется, собственно говоря, всё это наследие немецкого романтизма, да? И вот этот образ художника, который в грязном шарфе сидит и разговаривает на языке… Вернее, даже не языке, а с музами, да? Без языка! Тот композитор, который буквально перекладывает музыку сфер на ноты, чтоб мы всё это, вот, услышали вот это вот, чтобы на сердце затрепетало, да?

И потом у нас возникает, конечно, главная фигура отечественного точно шоу-бизнеса – это Ван Гог. Непримиримый борец с деньгами! Просто всей своей жизнью нам показывает, как нужно быть художником. Режь уши, сходи с ума, жри краски, но ни копейки не бери!

И далее какая-нибудь романтическая девушка, сидя где-нибудь у себя в квартире у камина в Купчино, она читает эти письма к брату Тео: «Я так и хочу жить! Я хочу быть той художницей!»

В.Дымарский― По-моему, аплодисменты должны быть после этого. А художник должен вмешиваться в политику?

С.Шнуров― Понимаете, смотря какой. Ну, опять же…

В.Дымарский― Разный.

С.Шнуров― Политика сейчас это один из жанров.

В.Дымарский― Шоу-бизнеса?

С.Шнуров― Ну, вот, смотрите. Вот, Путин не художник ли? Конечно же, художник! Его так и нужно рассматривать.

В.Дымарский― Абстракционист, я бы сказал.

С.Шнуров― Нет. Нет. Перформанс это называется. Его полет с птицами – это что такое? Это акция. Вы так и понимаете, да?

Он нам всё время что-то показывает, а нам нужно додумать, да? Что-то додумать. Почитайте его биографию, чтобы понять, как это художник становился художником, да? Он недаром книжки выпускает. Афоризмы, которые он нам дарит. Это всё это большой художник, да.

В.Дымарский― Это, кстати говоря, это и имидж, видимо, тоже выстроенный. А?

С.Шнуров― Опять же, вот, поймайте мне хотя бы одного негодяя без имиджа. Ну, хотя бы одного?

В.Дымарский― Тогда он уже не негодяй.

С.Шнуров― Ну, хотя бы одного человека покажите. Даже чувак на рыбалке в камуфляжном костюме – он всё равно, у него имидж рыбака.

В.Дымарский― Серьезный вопрос. Вот, на этом же месте месяца 2, наверное, назад сидел коллега по цеху, как у нас принято говорить, Андрей Макаревич. Но зал… Ну, наверное, были другие люди.

С.Шнуров― Не надо, не надо, он еще жив. Не надо, вот, нагнетать вот эту обстановку, что вот Андрей Макаревич и всё, и все замолчали.

В.Дымарский― Подожди-подожди-подожди.

С.Шнуров― Жив он, жив. Всё нормально.

В.Дымарский― Да не в Макаревиче дело, а дело в зале. Вот, люди начали задавать ему вопросы. Знаешь, чего они?.. Дело даже не от него. Они хотели, они ищут среди популярных людей как Шнуров, там, Макаревич (я не знаю, сейчас будем перечислять всех подряд, да?), они ищут себе морального авторитета, они ищут себе поводыря, который встанет впереди и поведет за собой. Слушай, он их долго пытался убедить (людей, да?), что, говорит, «Это не моя миссия». Вообще говорит, что художник вообще этим не должен заниматься.

С.Шнуров― Подождите-подождите, может быть это и миссия…

В.Дымарский― А ты не хочешь взять, вот, 8 тысяч человек, которые сейчас придут к тебе на концерт в Москве, и повести за собой к светлому будущему?

С.Шнуров― Я вам объясняю, что скорость проживания и сопереживания, импатии – она очень сократилась. За Макаревичем можно пойти, но ровно 15 минут, да? Вот, это длится 15 минут.

В.Дымарский― А за тобой?

С.Шнуров: Самая настоящая искренность – это сказать, что я всё вру

С.Шнуров― Вот это всё участие, вот это «Я сейчас с вами навсегда!» до первого ларька, да? Ну, это всё чушь, да? И никто не ищет, да? Все ищут собутыльника, но ненадолго. Вы же не хотите, чтобы этот собутыльник всю жизнь сидел перед вами?

В.Дымарский― Нет, ну, он-то отказывался от этой роли.

С.Шнуров― Я всё время это ломаю.

В.Дымарский― А люди хотят…

С.Шнуров― Да люди не хотят, я же говорю. Ну, как? Это понимаете, это как быть подписанным на один канал в YouTube. Ну, это идиотом нужно быть.

В.Дымарский― Ну, почему? У нас вот, если такое, не YouTube’ное, а большое телевидение, у нас фактически всё один канал, да? Вот, работал же? Поработал на Первом канале?

С.Шнуров― С удовольствием вспоминаю это золотое время.

В.Дымарский― Да. Софико тоже вспоминает с удовольствием.

С.Шнуров― Я столько не видел разбитых судеб, поломанных за раз, за один день. 3 программы мы снимали в день, это было круто, да.

В.Дымарский― Ну что? И понравилось? Интересно?

С.Шнуров― Ну, я-то ходил туда абсолютно из каких-то своих соображений.

В.Дымарский― Экспериментальных.

С.Шнуров― Ну, каких экспериментальных? Я был Штирлиц в логове у Бормана, да? Я делал записочки. Слава богу, в Центр ни в какой мне не нужно было докладывать, Центр у меня здесь, то бишь связь была налажена сразу. Без шифровки всё шло. Ну, что увидел, то со мной, да? Я же вам не буду рассказывать, вы же не мой Центр, правильно?

В.Дымарский― Ну, почему? Поделись.

С.Шнуров― Не-не-не, не могу. Юстас молчит. Юстас на связь не вышел.

В.Дымарский― Ну а вот скажи, все-таки, вот, я был на концерте здесь в Санкт-Петербурге тоже месяца 2 назад…

С.Шнуров― Потом вы сильно преувеличиваете роль телевизора. Вот сейчас уж точно, да? Интернет его победит, интернет его уже побеждает. Уже побеждает. Ну, просто он побеждает ровно по одной причине, что актуальный русский язык сейчас переместился, у него есть возможность выплеснуться в этом интернете, да? Народ перестал говорить тем языком, которым говорят в телевизоре. Еще 10 лет назад они совпадали, но сейчас просто вот это пропасть между ними. Посмотрите любого ютюбера, да? Моя речь вам покажется просто, ну, XIX века, да?

В.Дымарский― Но между прочим, даже по последним там исследованиям, обследованиям, реклама побежала с телевизора в YouTube и вообще в интернет, потому что туда перемещается потребитель.

С.Шнуров― Вот коммерческие твари! Не поддержат телевизор в тяжелую минуту!

В.Дымарский― Это не то слово, да.

С.Шнуров― Негодяи!

В.Дымарский― А, кстати говоря, вот эта масскультура, шоу-бизнес тоже, ведь, перемещается в интернет? Вообще вот это вот, то, что делает Шнур, ну, самое известное про лабутены, в Питере пить – это же какие-то новые жанры, они скорее интернетовские.

С.Шнуров― Нет. Вот смотрите, шоу-бизнес – это очень широкое понятие. Шоу-бизнес никуда не перемещается, всё есть шоу-бизнес, всё есть медиа, да? Он везде. В интернете, в телевизоре это всё есть шоу-бизнес, никуда он не бежит.

Если вы думаете, что Филипп Киркоров – это шоу-бизнес, это не так. Филипп Киркоров – это просто артист. Это артист. Это артист, который, вот, является каким-то раздражителем. Всё есть шоу-бизнес.

Рабочий Уралвагонзавода – это есть шоу-бизнес. Вы просто воспринимаете это так. Это есть шоу-бизнес.

В.Дымарский― То есть это что, всё развлекуха, что ли?

С.Шнуров― Шоу-бизнес – вещь серьезная. Посмотрите на меня, я уж посидел, занимаясь им и анализируя, как это происходит всё. Да? Это вещь серьезная. Что значит «развлекуха»? Нет ничего серьезнее развлекухи. Вы попробуйте сделать что-нибудь то, что человеку интересно. Это дико сложно.

В.Дымарский― А революция – тоже шоу-бизнес?

С.Шнуров― Вот, о которой?..

В.Дымарский― Которая, вот, 100 лет назад была.

С.Шнуров― В нашем контексте, конечно, да. Вы видели порнографические фильмы, где Ленин? Ленин разный, да? Если был бы тотальный метарассказ, как было при коммунистах, что у нас один есть какой-то канонический Ленин, которого нужно писать и таким и только таким образом, и он принимается госкомиссиями, тогда бы да, мы говорили бы, что да, революция – это вот реальность вот такая. Нет никакой общей революции.

В.Дымарский― Это, кстати говоря, всё родилось еще в Ленинграде. После того, как Ленин стал грибом, с тех пор он, конечно, превратился вообще в объект шоу-бизнеса, в субъект шоу-бизнеса.

С.Шнуров― Ну, это Курёхина знаменитая лекция о том, что Ленин – гриб, да?

В.Дымарский― Да. Я очень хорошо помню. Сколько уже? 30 лет прошло.

С.Шнуров― Но Курёхин, конечно же, не указал на первоисточник этой теории. А первоисточник – конечно, это Делёз и его Ризома, да? То бишь гриб – это неотъемлемая часть большой грибницы. В этом смысле, конечно, Ленин – гриб. Да и мы все грибы в какой-то степени, да?

В.Дымарский― Но тем не менее, Сереж, это новый жанр? То есть клипы – это не новый жанр, но такое ощущение, что Шнуров переместился в интернет вот в эти клипы. Вот в эти «Лабутены», «В Питере пить» и так далее.

С.Шнуров― Я перемещаюсь…

В.Дымарский― Вот скажи, что зрителю интересней? Посмотреть клип про лабутены, ну, условно, или на концерте прослушать эту песню?

С.Шнуров― Нет, дело в том, что… Да, это разные…

В.Дымарский― Ты одно для другого делаешь?

С.Шнуров― Это разные удовольствия.

В.Дымарский― Одно для другого делаешь?

С.Шнуров― Ну, конечно, всё взаимосвязано, да? Клипы являются некоей рекламой концерта. Концерт – это то, на чем я получаю эти, злосчастные деньги, как было принято говорить в Средневековье, деньги – говно дьявола, да. И многие до сих пор так у нас думают, да.

В.Дымарский― Но хотят.

С.Шнуров― Что хотят?

В.Дымарский― Денег.

С.Шнуров― Ну, недаром же я процитировал когда-то Егора Летова, «Любит наш народ всякое говно», имея в виду и это тоже.

В.Дымарский― Да. Так что? По поводу клипов.

С.Шнуров― Что новое? Это нельзя воспринимать отдельно одно от другого, да? Всё есть взаимопроникновение, да? И всё одновременно не является тем, чем является. Мы не можем взять и из клипа отторгнуть песню, положить ее и отдельно рассмотреть. Уже не можем так, потому что мы видели уже эту песню в составе клипа. Эти вещи – они у нас уже, вот, в нас загружены, они погружены в нас, да? Далее потом происходит прочтение названия «Ленинград», это некое брендирование, и далее ты видишь афишу, и далее ты идешь на концерт, чтобы насладиться теми сопереживаниями, а, может, просто и поорать, да?

С.Шнуров: Шоу-бизнес всепоглощающ. Всё является шоу и всё является бизнесом

В.Дымарский― А «Ленинград», кстати?.. Ну, я думаю, что уже, наверное, 150 раз задавали этот вопрос. Название «Ленинград» — это некая ностальгия или нет по советскому?

С.Шнуров― Опять же, да? Я пытался создать какое-то название, у которого было бы огромное поле интерпретаций, да? Вот, когда в 1997 году я это придумал, у меня были такие перфокарты… У меня мама работала как раз в «Север ЭВМ Комплексе», там были вычислительные машины. Не персональные, а с перфокартами. И на одной из перфокарт я написал название. Их было очень много. И в итоге всё это закончилось тем.. Я выбирал, да? Это, все-таки, опять же, здесь мне не приходила никакая муза ни в коем случае, да? Она в других случаях приходит и обычно за деньги. Просто анализировал, вот, что может сработать, что может быть очень многозначным и в то же время в некоторой степени провокационным. И ностальгический мотив я тоже подразумевал там. Но это мотив не один такой, да? Их там много.

Если б я придумал какое-то название однозначное, оно было бы другим. У меня задача-то стояла иная, да? Я могу назвать там другие названия, вспомнить те другие названия, которые были. Там было «СССР», было «Чемпионы мира». Ну, вот, что-то в таком ключе, да.

В.Дымарский― Кстати говоря, уже надо воспользоваться случаем, представить книжку. Максим Семеляк, «Невероятная и правдивая история» к 20-летию группы «Ленинград», да? Группировки.

С.Шнуров― Мне кажется, вы сейчас коммерцией занимаетесь, да.

В.Дымарский― Ну, конечно, рекламой.

С.Шнуров― Несколько неприятно, да.

В.Дымарский― Рекламой. Только вышла недавно книжка, да?

С.Шнуров― Да, да. Она вышла 9-го числа.

В.Дымарский― 20 лет. А что такое, кстати говоря, вот эта группировка, группа «Ленинград»? Сколько это людей вообще? Это ж целая…

С.Шнуров― Ну, вот, есть видимая часть айсберга – это те люди, которые ездят на концерты…

В.Дымарский― Да. На сцене, да.

С.Шнуров― Ну, на сцене не все. Ездят на концерты – это большая техническая группа, это менеджеры, это 24 человека (вот те, которые садятся в самолет и летят непосредственно в другой город). Есть люди, которые занимаются всякой юридической, административной, налоговой и всей вот этой деятельностью, и их еще там примерно столько же. Ну, это большой, так сказать, штат.

Ой, я уж не говорю про сотрудников, которые делают клипы. Это ж вообще адская какая-то жуть.

В.Дымарский― Ну, это вообще другое направление совершенно, наверное, да?

С.Шнуров― Ну, скорее это такая, сдельная работа, в основном.

В.Дымарский― То есть это люди, которые не постоянно в коллективе, а, как бы, работают на аутсорсинге.

С.Шнуров― Да, да. Типа того, да. Слово хорошее, да.

В.Дымарский― Красивое же слово, да?

С.Шнуров― Гениальное.

В.Дымарский― А стоит сколько?

С.Шнуров― Стоит дорого.

В.Дымарский― Я догадываюсь. Сереж, все-таки, возвращаясь к политике, художник и политика. Всегда считалось… Ну, конечно, я знаю, что ты ответишь, что это всё уже в прошлом или что-то другое.

С.Шнуров― Нет, нет. Вот, мне не нравится слово «всегда», да? Вот, нет такого «всегда».

В.Дымарский― Ну да. Ранее. Ранее.

С.Шнуров― Хорошо. Лучше говорить, вот, катаясь…

В.Дымарский― Да. 60-е, 70-е годы – возникновение такого, общемирового рока и рокеров, да? Это всегда некая социальная или политическая направленность, да? Всегда какое-то…

С.Шнуров― Да-да-да, я понял вашу мысль.

В.Дымарский― Сегодня всё это ушло не только в группе «Ленинград». Вообще чувствуется, люди занимаются другим, да? Люди занимаются развлечением.

С.Шнуров― Нет, это несколько не так. Ну, что значит?.. А то вот политическое заявление – вы считаете, что это не было развлечением? А?

В.Дымарский― Для кого?

С.Шнуров― Для всех для людей. Для людей это является…

В.Дымарский― Ну, люди любят это.

С.Шнуров― Да, люди любят, да. Это тоже коммерческая составляющая. Вообще в принципе, если рассматривать рок как явление такое культурологическое, давайте его деконструируем. Что есть рок, да? Это некий индивидуалист, который человек с микрофоном, с гитарой, выходящий к толпе и резонирующий с ней, и говорит, наоборот, языком толпы, как бы, человек из народа, да? Это вот здесь какие мотивы? Здесь есть, конечно же, мотив некоей демократизации, что, вот, наконец-то толпе дали микрофон и есть яркий делегат и представитель, который говорит «With баба Люба, she is my baby». Да? Вот, дали микрофон людям и они сказали. Не политическое заявление, между прочим. Не думайте, сотрите. На всякий случай.

И далее что мы видим? Что это, конечно же, последние всполохи вот этого модернистского проекта, этого индивидуализма. Это можно сказать, что конвульсия, да? Вот, человек что-то прокричал невнятное, и тут же, сказав, что я выражаю себя, и тут же стало массовым достоянием, да? Это кончилось, да?

В.Дымарский― Теперь толпа просто хочет другое сказать через рок?

С.Шнуров― Нет. Никакого рока нет.

В.Дымарский― Нету рока?

С.Шнуров― Он, слава богу, закончился. Мы лишены вот этой иллюзии.

В.Дымарский― А почему «слава богу»?

С.Шнуров― Ну, потому что это иллюзия.

В.Дымарский― Не, ну как? Ну, был рок, многие любят. Там, люди моего поколения…

С.Шнуров― Я тоже обожаю рок. Иллюзия – это не значит плохо, понимаете? Вот, не нужно никогда заниматься вот этим снятием. Я говорю «иллюзия», вы говорите «Плохо». Не, иллюзия – прекрасно.

В.Дымарский― Ну, хорошо.

С.Шнуров― Нет вообще ничего лучше иллюзии, наверное.

В.Дымарский― Да? А на какой музыке вы воспитывались? Какой рок любишь? Какую иллюзию?

С.Шнуров― Я люблю Джимми Хендрикса, да?

В.Дымарский― Джимми Хендрикса?

С.Шнуров― Ну, мне нравится вот это всё такое.

В.Дымарский― То есть начинал не с Битлз, как все говорят?

С.Шнуров― Я Битлз никогда не любил.

В.Дымарский― Да?

С.Шнуров― Вот, как-то мне они казались очень…

В.Дымарский― Сладкими?

С.Шнуров― Нет. Нарочитыми, да? Что вот в этом есть… В Битлз… Как говорил Хайдеггер, атомная бомба разорвалась в Пармениде, да? В Битлз разорвались Back Street Boys, да? Вот, как-то так я это вижу, что Битлз – это вот такое явление интересное, мелодически очень здорово…

Не, в этом смысле, кстати, про мелодии если говорить, мне Abba нравится гораздо больше, потому что мелодии там…

В.Дымарский― Мне кажется, что Abba уж совсем не роковая, да?

С.Шнуров: Люди ищут среди популярных людей морального авторитета, поводыря, который поведет за собой

С.Шнуров― Ну, что?.. Вот, что значит рок, да? Я воспринимаю музыку как музыку, да? Я не читаю манифесты, программные заявления, Артемия Троицкого наблюдения тоже не читаю. И поэтому у меня нет такой строгой дифференциации, что есть рок, что есть не рок. У меня есть такое понимание, что какой-то большой феномен под названием «популярная музыка конца XX-го века». Вот, давайте так это и называть: «Популярная музыка конца XX-го века».

В.Дымарский― Попса.

С.Шнуров― Попса – это…

В.Дымарский― Это высоко.

С.Шнуров― Не, ну, попса.. Дело в том, что термин «попса» родился у нас здесь в Советском Союзе, да? И он родился по совершенно понятным причинам. Потому что был некий официальный язык, был некий официальный дискурс, который транслировался по телевизору, были официальные певцы, которые отражали политику партии, да? И далее появился рок, который должен был всеми частями тела и в том числе и музыкальными отталкиваться от этой попсы. Им нужно было как-то разнести эти понятия, да? Есть рок, значит, должна быть попса, да? И вот такое некое противостояние.

В.Дымарский― Попса – это что-то такое, низкое, а, вот, рок?..

С.Шнуров― Нет. Попса – это то, что по телевизору, да?

В.Дымарский― То, что по телевизору.

С.Шнуров― А рок – это по-настоящему, это когда кассету переписал, это вот подлинность. Подлинность должна быть, да.

В.Дымарский― Когда всё с милицией, да? Когда там всё это…

С.Шнуров― С милицией, звук отвратительный, в накуренном помещении, да? Вот это рок, да? Не слышно слов когда. Покупаешь запись, а там – «А, бэ, мэ, вэ». Это рок, да. И главное, чтоб протест был: «А, мэ, бэ, суки! Сэ, мэ, суки!» Вот это рок, да.

В.Дымарский― А застал…

С.Шнуров― Политическое высказывание, да.

В.Дымарский― Сереж, а застал эти?.. Ну, это дисками нельзя назвать. Когда на этих самых-то, на пленке писали, на рентгене?

С.Шнуров― Не, ну я просто плохо выгляжу, но я не настолько стар, да.

В.Дымарский― Не, ну когда… Это была подпольная тогда, подпольное распределение подпольной же музыки.

С.Шнуров― Ну, да, да. У меня дядя слушал рок на костях, да.

В.Дымарский― Да-да-да, рок на костях.

С.Шнуров― Это было такое дело, да.

В.Дымарский― А что такое?.. Хорошо. Ну, с роком разобрались, там, Хендрикс, но не Битлз. А российский, отечественный? Ну, не российский – он еще советским был. А отечественный рок?

С.Шнуров― Ну, я, опять же, смотрю на это как на жанр, да? Я давно не живу вот в этом «Люблю, не люблю», да? Я пытаюсь всё разложить по полочкам и понять, как это устроилось.

В.Дымарский― Что-то слушаешь кроме себя?

С.Шнуров― С тех пор, как я понял, что у меня нет души, для души я ничего не слушаю, да? Ну, глупо слушать для того, чего нет, да? Поэтому я слушаю, так, для ушей, для мозга, для чего-то такого, что есть.

В.Дымарский― То, что надо, а не то, что хочется.

С.Шнуров― Нет, я… Нет, подождите. Интеллигентный человек должен слушать вообще всё. И вот «любит не любит» — это девушкам оставим, это вот их, да? Портрет группы На-На – это вот для них. Мы ж не девушки, правильно? И уж совсем не маленькие даже мальчики, да? Поэтому нам вот это «любит не любит», «нравится не нравится» — вот это нужно забыть.

Я анализирую. И советский рок – что я могу сказать? Ну, это, понимаете, это программа, ровно такая же байроническая программа, где герой, который противостоит миру, который агрессивно настроен против этого героя и герой сопротивляется.

По идее, это всё тоже наследие, конечно же, романтизма, да? И нужно понимать это как некий такой последний бой романтизма против наступающего сегодняшнего дня, где мы видим, что уже… И Курёхин, собственно говоря, один из первых, который назвал Ленина грибом. Мы видим, что это Ризома, что, в принципе, здесь нет никакого героя. Потом мы прочитали Бартона, потом мы прочитали смерть автора, смерть героя, смерть читателя и все угодные, которые смерти вообще могут быть уже произошли, да? И далее русский рок, нам кажется, конечно, контекстуально возможен только в советскую эпоху, когда…

В.Дымарский― Как музыка протеста, да? Как рок протеста.

С.Шнуров― Нет, не как рок протеста, как музыка не сильно информированных людей (вот, как бы я назвал это).

В.Дымарский― Музыка не сильно информированных… А рок информирует, просвещает?

С.Шнуров― Нет. Вот, парадигма рока – она, собственно говоря… Я говорю, что парадигма рока, вот, рок-герой – это XIX-й век. И так как мы, собственно говоря, благодаря Железному…

В.Дымарский― Вопрос запоздал.

С.Шнуров― Да. …Железному занавесу, мы и остались в этой эпохе XIX-го века, благодаря немецкой системе образования. Мы до сих пор все заканчиваем замечательную школу Петершуле, да? И наши дети заканчивают эту школу Петершуле, да? И у нас до сих пор это как было немецкое классическое образование, так мы его и юзаем, и мы в этой эпохе романтизма погрязли. Поэтому, возможно, вот такие выплески ее, рок-герои, собственно говоря, и рэп-герои у нас ровно такие же появляются, да? Появляется фигура, которая противостоит, которая говорит «Нет, нет, мир! Я не… Я герой!»

В.Дымарский― Ну, не надо говорить ничего миру?

С.Шнуров― Не, да ради бога, говорите всё, что хотите. Я просто анализирую, да. Можете говорить всё, что угодно.

В.Дымарский― А в филармонии был последний раз когда?

С.Шнуров― С тех пор, как открылся второй зал Мариинского театра концертный, я в филармонию перестал ходить – я хожу, вот, в Концертный зал Мариинки. Да, мне там очень нравится.

В.Дымарский― То есть любую музыку приемлешь?

С.Шнуров― Ну, я не то, чтобы приемлю, да? Я, опять же, говорю, я как человек без души, я вот для души ничего не слушаю. Я пытаюсь анализировать, я пытаюсь понять, что мне тут, какая проблематика в той или иной композиции, что мне вообще рассказывают.

Я не люблю, опять же… Не то, что не люблю, не слушаю, да? …вот, весь этот Шопена и так далее, вот, весь этот романтизм – я нихт, да. Поэтому и к Чайковскому такое странное отношение. Как мелодист – да, классный.

В.Дымарский― Поскольку у нас такая традиция, мы говорим-говорим, а потом устаем и начинаем давать слово залу, и зал может тоже задавать вопросы. Давайте только очень по порядку это делать, да? Поднимаем руку, ждем микрофона и задаем вопрос. Вот молодой человек.

Слушатель― Меня Николай зовут, а вопрос достаточно простой. Вы сказали, что ваше творческое – оно коммерческое, есть доходы от…

С.Шнуров― Нет. Вот, творчество, я говорю… Смотрите, творчество – это в Инстаграме. Вот, девочки когда ракурс выбирают, как селфи сделать, это творчество, да? Там есть душа, там есть задача выразить себя, да? У меня вот такой задачи нет, я занимаюсь искусством. Да, я создаю искусственные объекты, да? Далее?

Слушатель― Но аспект есть зарабатывания денег. Есть корпоративные выступления, есть концерты, клипы и есть, допустим, реклама в YouTube, которая миллионы просмотров идут, и это реклама. А реклама в YouTube – она, скажем так, на каком месте в доходах? Она весомая вообще или нет?

В.Дымарский― Какая статья дохода?

С.Шнуров― Дело в том, что я как человек коммерческий, я в это вообще не посвящен, потому что как человек коммерческий этим не интересуюсь. Этим интересуется у меня бухгалтер.

Слушатель― Доходы от корпоративов уже там перехлестывают? Или нет?

С.Шнуров― Нет, ну, если такое большое событие произойдет в этой Вселенной, мне обязательно доложат, да.

В.Дымарский― А кстати говоря, можно один вопрос, который я хотел задать? Ты говорил про смерть того, смерть сего. Я, вот, очень, кстати говоря, интересное интервью я прочитал с Андреем Архангельским в «Огоньке», вот, чуть ли не в последнем, по-моему. И там ты говоришь о том, что настала смерть диска тоже как продукта музыканта или музыкального коллектива.

С.Шнуров― Даже хуже. Я скажу, что, понимаете, диск уже похоронили давно. Там уже и бомжи всю еду съели на этой могилке. Да, диск – всё, нет его.

С.Шнуров: Народ перестал говорить тем языком, которым говорят в телевизоре

В.Дымарский― Все-таки, вот, когда мы говорим о том, что это умирает, мы сколько говорили там, что… Когда появился телевизор, говорили, что кино умрет, да? Театр уже умирал, опера умирала, книга умирала.

С.Шнуров― Кино – классно умерло. Понимаете? Кино сейчас разлагается, эта вонь вообще идет по всему миру в качестве сериалов. Вы что? Конечно! Кино умерло. Вся драматургия переместилась в сериалы.

В.Дымарский― Окончательно похоронили и бесповоротно?

С.Шнуров― Ну, кто видел «Трансформеры 666», тот понимает, что кино умерло, да.

В.Дымарский― Понятно. Так, кто-то еще. Вот, вы, по-моему, хотели, да?

Слушатель― Сергей, меня зовут Николай. Вопрос такой. При всей, скажем так, оригинальности своего творчества, ведь, наверняка, что-то заимствовали у коллег, что-то брали у кого-то. А у кого что вы заимствовали, если не секрет?

С.Шнуров― Всё. Ну, я же опять же говорил про смерть автора, да? Мы все являемся некими акторами, да? Свои слова мы не придумываем. Вот, ни одного произнесенного за всё это время слова я не придумал сам. Это все слова были придуманы для меня, а боюсь, что и идеи, да? Скорее всего, так.

Я бесконечно кого-то цитирую в текстах, в песнях. Отсылки, аллюзии – это есть бесконечно, я просто этим пропитан.

В.Дымарский― Без нарушения авторского права?

С.Шнуров― Да и с нарушением. Я с удовольствием нарушаю права. Всё это мне… Я в этом живу, да? Мне это нравится.

Дело в том, что я себе отдаю в этом отчет, да? Я не говорю, что я изобретаю какой-то абсолютно новый мир, да? Если б я был модернистом, я бы, конечно, писал большой толстый роман и противостоял бы бытию. Но я – нет, я вот и есть это бытие по Хайдеггеру, да? Вот, где-то здесь, да?

В.Дымарский― Кстати говоря, по-моему, придумал, тем не менее, один метод художественный. Когда была выставка в Эрарте, я помню, мы тогда были, и ты говорил, что это все картины мои, но не мною написанные, и сравнивал себя.

С.Шнуров― Ну, вот, смотрите, Apple — это ладно. Есть гораздо хуже, да? Вот, в Apple есть Стив Джобс, который не паял iPhone, да, понятно. Но iPhone – это его произведение, так сказать, искусства, да? Но есть гораздо роднее нам пример как петербуржцам, да? Стулья Тонет, да? Кто такой?.. Он что, гнул эти стулья, что ли? Нет.

Слушатель― Если позволите, второй вопрос.

В.Дымарский― Сейчас, извините, я просто… Он недосказал. Я докажу за Шнура. Значит, там висело очень много картин, которые говорит «Это все мои идеи, но рисовали другие». Да? Правильно?

С.Шнуров― Да, да, да. Да, правильно.

В.Дымарский― Гнули стулья другие.

С.Шнуров― Ну да. Ну, понимаете, это как в клипе, да?

В.Дымарский― Но это тоже искусство.

С.Шнуров― Как в клипе. Я не могу сыграть все роли, да?

В.Дымарский― Ну да.

С.Шнуров― Я не могу за всех сыграть.

В.Дымарский― Но клип твой.

С.Шнуров― Клип мой. Я не могу спеть, да? Вот, всё я не могу.

В.Дымарский― Второй вопрос хотели?

Слушатель― Да, я хотел второй вопрос. Вот, в начале разговора вы уже упомянули программу «Ленинградский фронт», вот эту вот серию фильмов.

С.Шнуров― Да.

Слушатель― На мой взгляд, это самое шикарное, самое честное вообще, вот, из подобных фильмов получилось. Я просто с огромным удовольствием пересматривал и несколько раз даже. Скажите, а вы не планировали, может быть, что-то подобное сделать, но охватывая, допустим, весь период войны, а не только Ленинградский фронт? Спасибо.

С.Шнуров― Дело в том, что это требует большого погружения, серьезной огромной работы, требует грамотного редактора и требует, конечно, не знаю, какого-то кураторства в виде Льва Лурье, ну предположим.

Да и потом, там случилось такое обстоятельство, что режиссер этого фильма – он умер, да? И его нет уже, да? И, вот, что-то подобное сделать мы вряд ли сможем.

В.Дымарский― А это сериал был документальный?

С.Шнуров― 4 серии, да.

Слушатель― Юнис Теймурханлы, «Записки отельера» не мешает?

С.Шнуров― Мне – нисколько, нет. Мне нравится всё. Но вообще игры контекстов – это хорошо, да.

В.Дымарский― А почему оно должно мешать? Я… Ну, хорошо. Есть еще вопросы? Да?

Слушатель― Мне очень интересно, вот, в эпоху постмодернизма, да? Ну, души нет – ладно, это мы поняли. А, вот, для вас лично есть какое-то?..

С.Шнуров― А я не понял. Я до сих пор сомневаюсь. Иногда мне кажется, что она есть, да.

Слушатель― Ну, а мы поняли.

С.Шнуров― Ну, о’кей.

В.Дымарский― Мы поняли так.

Слушатель― По-своему, да. Но вы знаете, мне бы хотелось узнать. Вот, в этом контексте есть ли какое-то место эмоциям лично у вас? Вызывают ли какие-то эмоции у вас та же музыка? И если это, все-таки, присутствует, то уверены ли вы, что это эмоции ваши лично или, может быть, какого-то другого человека позаимствованы?

С.Шнуров― Нет, вот, в плане эмоций я абсолютно не уверен, да. Как человек пьющий, понимаете, я не часто даже могу вспомнить, да? Я помню, что было хорошо, а повода нет. Поэтому… Эмоции тоже, конечно, не мои, да.

В.Дымарский― А потом повод забывается.

Слушатель― Сергей, хотела спросить, есть ли у вас любимые современные писатели и есть ли что-то из последнего прочитанного, что, может быть, если не стало для вас откровением, то как минимум понравилось?

С.Шнуров― Мне очень нравится Мишель Уэльбек, да? Я считаю… Ну и вообще такое. Я как-то к французам больше, чем к англичанам. Вот. Поэтому Мишель Уэльбек. Ну, кто не читал, рекомендую. «Возможность острова» – я считаю, вообще главная книга, там, десятилетия. Ну, это для меня, да. Кто-то, может быть, что-то другое прочитал.

В.Дымарский― А Плющенко с Кержаковым?

С.Шнуров― А, да-да! Ну и, конечно, великий писатель Кержаков. Ну, кто знаком с современной русской литературой, тот не прошел мимо новой книжки этого знаменитого, ну, русского классика уже.

Ему в спину дышит, догоняет его такое же большое имя русское и такой же вклад в литературу, я думаю, что он сделает – это Плющенко.

Слушатель― Сергей, у меня такой вопрос. Юрий Вдул так называемый, блогер недавно общался с вами, и после общался с Тиньковым.

С.Шнуров― Вдудь. Вдудь, да.

Слушатель― Вдудь. Общался с Тиньковым, и Тиньков как-то там вскользь сказал, что имело очень большое, значительное отношение для продвижения группы «Ленинград». Не совсем тема была раскрыта с его стороны, но очень интересно, что он там такого делал для «Ленинграда» и как всё это происходило?

С.Шнуров― Ну, насколько я знаю Олега (Олега я знаю давно), если его спросить, кто вообще главный в стране, то он скажет, что это он. Да. Ничего удивительного, да. Но я не знаю такого явления из современной жизни, на которое бы не повлиял Олег Тиньков.

В.Дымарский― Как пелось в старой советской песне, «А без меня, без меня здесь ничего бы не стояло», да?

С.Шнуров― Да-да-да.

Слушатель― Сергей, хотелось бы, вот, поинтересоваться о вашем отношении к резкому скачку технологическому, который в наше время происходит. Технологии Big Data, вот это увеличение резкое мощности и компьютеров за счет криптовалют, наращивания мощностей. То есть это в геометрической прогрессии движется, разные последствия. Вот, тот же Трамп в Америке, используя эту технологию, неожиданно для всех оказался на вершине власти.

Сергей Шнуров: Интеллигентный человек должен слушать вообще всё

С.Шнуров― Да и квантовый компьютер не за горами, да.

Слушатель― Да, и квантовый компьютер не за горами. Как вы оцениваете будущее человечества вот в этом ключе?

С.Шнуров― Ну, дело в том, что сейчас, попытавшись взять на себя роль футуролога, я немножко совпаду с историками, да? Это вот из каких-то разрозненных фактов и следов вот этого будущего здесь в нашем настоящем пытаться реконструировать какую-то картину.

Развиваться может как угодно, да? Всё имеет право на всё, и всё будет существовать. Скорее всего, будет всё виртуализироваться, насколько я понимаю, и эта реальность станет еще более запутанной. И вообще слово «реальность» станет дурным тоном.

Слушатель― Ну а по срокам, может быть, у вас какие-то прогнозы как у футуролога начинающего будут?

С.Шнуров― Ну, я футуролог скорее заканчивающий, да?

Слушатель― Ну, тем более тогда, да.

С.Шнуров― Не знаю. Мы это не успеем заметить, да? Это произойдет настолько как-то, мне кажется, быстро. Мало кто обращал внимание на примат и главенство интернета, да? И только, там, последние несколько месяцев вдруг у всех открылись глаза, что существует огромный интернет.

Ну, судя по фильму «Матрица», да, это, наверное, произошло. Но это если быть слишком доверчивым и воспринимать фильмы все как какие-то объяснения бытия.

В.Дымарский― А музыка, вообще художественное творчество, искусство – там может найти себя вот в этом, виртуальном мире?

С.Шнуров― Конечно! Так оно и находит. Ну, вот смотрите, что происходит? Вот, у нас появились демотиваторы, да? Это же, ну, гениальное изобретение человечества, просто недооцененное еще. Когда у тебя высказывание, текст, подкрепленный картинкой, когда это делает непонятно кто, когда автора не найдешь никогда, это вот реализация как раз смерти автора и появления новых каких-то объектов. Причем, они появляются… Дело в том, что они девальвируют ценность этого, да? Это никуда не денется.

Сейчас без визуального ряда, без музыкального сопровождения вообще ничего не делается. Уж в лифте проехать без музыки нельзя! Вы чего?

Слушатель― Сергей, а, вот, вы говорите, что вы всё время всё анализируете. А есть вещи, которые вы не анализируете?

С.Шнуров― Не знаю. Я пытался… Да, есть, конечно. Ну, вот, курение, предположим, да? Вот это, действительно, то, что мне нравится, да? Это для души, которой нет, да. Но тем не менее, она просит. Я думаю, что это не зависимость, это душа просит, да? Я вот так себе объясняю эту свою пагубную привычку. Ну… Я это не анализирую, да.

Ну, врачи пытаются анализировать, но я упираюсь, я говорю «Нет, ни в коем случае я не хочу слышать ваших анализов».

Слушатель― Сергей, добрый вечер, меня Олег зовут. А можно несколько слов из поповедения? Александр Глебович говорил, что вы второй святой в новой церкви.

С.Шнуров― Ну, смотрите, святой – это не поповед, да?

В.Дымарский― Это РПЦ.

С.Шнуров― Да. Святой никому ничего не должен, да? И, все-таки, давайте я не буду грызть кусок булки Александра Глебовича, да? Это его хлеб.

Слушатель― Не, ну он же вас туда пригласил? Или как вы там оказались?

С.Шнуров― Куда, куда?

Слушатель― Ну, вот в этот…

В.Дымарский― Ну, там эта церковь какая-то макарон…

Слушатель― Или это всё шутка?

С.Шнуров― Понимаете, ну…

В.Дымарский― Не, ну это какие-то люди.

С.Шнуров― Нет, перестаньте-перестаньте. Нет, святым становятся очень просто: им просто становятся, да?

Слушатель― Ну, вот, и я про это. То есть вам нравится. Очень хорошо.

С.Шнуров― Да.

В.Дымарский― Просто объявляют святым.

С.Шнуров― Это не выборная должность, да? Вот, меня вот это всё устраивает, да? Здесь нет никакого голосования и не будет никакого референдума. Просто святой, всё.

Слушатель― Отлично. Спасибо.

Слушатель― А скажите, пожалуйста, а в какой момент вы поняли, что души нет? Вы вот упомянули, что души нет. Вот, очень интересно стало.

С.Шнуров― Я же говорю, что я сомневаюсь, да? И, вот, с утра проснулся, вот мне кажется, что она есть, да? Еле держится. Особенно если с бодуна, да? И, вот, вот-вот отлетит. А потом расходился-расходился, так чувствуешь, нет, мышцы работают и, вроде как, душа уже о себе не напоминает.

Слушатель― Спасибо.

Слушатель― Здравствуйте, Сергей. Два вопроса о ваших отношениях с Александром Глебовичем, Во-первых, просто как вы…

С.Шнуров― Я с ним не живу, у меня нет отношений.

Слушатель― Да. Извините. Но как так случилось, что вы познакомились? И второе интересно: при его довольно безразличном, нигилистическом каком-то отношении к искусству (видимо, в том числе вашему) как вот?.. Во-первых, правда ли, оно у него полностью такое, безразличное?

В.Дымарский― Полностью ли у него атрофировано?

С.Шнуров― Нет, ну, дело в том, что это нужно вопрос ему задать, какое у него отношение к искусству. Я бог его знает, да? У него отношение, я думаю, как у меня к душе, да? Вот, с утра проснулся, вот, не нравится всё, а потом расходился, вроде как ничего, да?

Слушатель― О вашем творчестве у него какое мнение?

В.Дымарский― Он очень любит, кстати говоря, Александр Глебович художников, галерею (НЕРАЗБОРЧИВО).

С.Шнуров― Меня вот это несколько настораживает и смущает, что такой мастодонт как-то очень комплиментарно высказывается по части моего там деланья. Значит, чего-то я делаю не то, – я начинаю так вот думать. И этим он, конечно же, меня смущает.

А познакомились мы с ним, естественно, как интеллигентные люди не где-нибудь там в Библиотеке Академии наук, а в… Как это называется? «Гримерка» хотел сказать. В примерочной ДЛТ, да. Он покупал себе какую-то жилетку, а я искал спортивные штаны, да.

В.Дымарский― И потом они поменялись.

С.Шнуров― Нет, нет. Александр Глебович спортивные штаны не котирует, да.

Слушатель― Сергей, вопрос такого характера. А вдохновение вы, все-таки, где черпаете? Спасибо.

С.Шнуров― Ну, смотрите. Я вдохновение абсолютно исключаю, да? Вдохновение. Понимаете, вот если я вижу какую-нибудь… Ну, это вдохновением вряд ли можно назвать, да? Если я вижу какую-то задачу, если я вижу какой-то конфликт.

Вот, положим, давайте разберем песню «Экспонат», да? Вот, как она возникла? Я заметил, что большинство молодежи говорит не «в ботинках», а «на». На Адидасе, на лабутенах, на… Ну, «на». Мне показалось, что это забавно. Это интересная такая мутация языка, которая не может быть мною не замечена. Я ее заметил. Положили в голову. Далее идем.

Получается, с женой мы часто обсуждаем, чего происходит, и «Sex and the city», «Секс в Большом городе», она большая поклонница этого сериала и она мне буквально его пересказывает. Потому что пересказанный сериал – это совершенно другое, да? Еще тем более женщиной.

И там оттуда у меня возникает…

В.Дымарский― Показывает еще что-нибудь.

С.Шнуров― Показывает! Ну так мы живем вместе. И оттуда возникают вот эти лабутены, да? Я ж не сам их нашел, понимаете? Не Александр Глебович мне сказал «Обрати внимание, новые лабутены».

У меня возникают лабутены. «На лабутенах» у меня возникает, да? Далее там понятно, что «нах», откуда это «нах», да? Я сразу вижу эту частицу замечательную, да? И далее я приращиваю уже «в *** штанах», да? Возникает аллитерация «На лабутенах, нах, и в **** штанах», да?

Меня всё устраивает. Далее я начинаю думать. Это всё прекрасно, это у нас припев. Припев у нас есть. Далее, что происходит с этой героиней? Откуда она? Почему она на лабутенах, нах, и в **** штанах? Что это такое за замечательный повод? Почему она так оделась, да?

Я придумываю, сидя на даче у камина, кстати, да? Вот, давно меня терзает этот Ван Гог как герой современности, как медийный образ, да? Я понимаю, что это, конечно же, должен быть Ван Гог, да? Потому что нет такой телочки, которая бы не мечтала бы сделать фотографию в Инстаграме «Я на выставке Ван Гога». Не бывает. Их вывели, да?

И вообще любое посещение выставки – понимаете, это социальная практика, да? Тем самым, приходя на выставку Ван Гога, ты говоришь своей подруге (она же конкурентка, да?), ты говоришь, что «А я-то была». И та уже бежит, да?

И далее. Далее я реконструирую эту всю ситуацию, появляется Серега. Не понятно, в каких отношениях они находятся с главной героиней, да? Ну, вот, Серега, да? Пригласил на выставку Ван Гога, они идут. И всё, вот, собственно.

И понятно же, что там она представляет себя. Ей этот Ван Гог даром не нужен. Если б не эта сраная геолокация, понимаете? Только геолокация ведет ее.

Слушатель― Хорошо. А тогда написание песни «ВВВ Ленинград»?

С.Шнуров― «ВВВ Ленинград»…

В.Дымарский― Убираем песню «Лабутены». Тогда расшифруйте песню «ВВВ Ленинград».

С.Шнуров― Смотрите, «ВВВ Ленинград» — это было написано в те времена замечательного интернета, когда интернет был не у всех, а интернет был только у работающих людей. Почему? Потому что это было дорого. Это было дорого. И, вот, если ты работал, и в интернете собирались, в принципе, интеллигентные люди. Да? Это не то, что сейчас, да? Это вот элитарное занятие «У меня есть интернет».

Кто-то мне рассказывал историю, как Бари Алибасов в 1996 году позвал всю светскую Москву и говорит «Сейчас будем выходить в интернет». И они с изумлением стояли у этого монитора и там ничего не происходило. Ну, не важно.

Так вот. Это было некое элитарное сообщество, был такой сайт www.leningrad.spb.ru, на котором паслись вот те немногие наши поклонники… Ну, вообще компания там человек 20. Я вообще это написал как корпоративный гимн. Понимаете? Вот такая была у меня задача – написать корпоративный гимн для 20-ти человек. Я не знаю, почему это слушают все, почему это нравится, что в этих словах, что это за «ВВВ Ленинград». Это какая-то абракадабра, какая-то бессмыслица, да? Куда он переехал? Чего он переехал? Почему не помнит? Я не знаю, почему, да? Это был корпоративный гимн. Всё. Спасибо.

Слушатель― Здравствуйте, Сергей. Один маленький вопрос. Несмотря на то, что души нет, там, деньги – это зло и так далее, вопрос…

С.Шнуров― Подождите, я говорю, я сомневаюсь, да?

Слушатель― Ну, вы сомневаетесь, да.

С.Шнуров― И вы сомневаетесь тоже.

Слушатель― Но что нужно сохранить в XXI-м веке, живя сейчас? Вот, что для вас является бесценным, вот, в человеке?

С.Шнуров― Быстрое ориентирование на местности.

Слушатель― Круто.

В.Дымарский― Компас есть?

С.Шнуров― Понимаете, вот, очень важный навык. Ты заходишь в бар, да? Вот, заходишь в бар и сразу даешь оценку, дадут ****, не дадут ****, эта девчонка пойдет с тобой, эта нет. Это важный навык, всё остальное – нет!

Слушатель― Сергей, на данном этапе вы кто? Вы художник, вы поэт, вы музыкант, вы исполнитель, вы актер? На данном этапе.

С.Шнуров― И не на данном. Я функция.

Слушатель― Хорошо. Вопрос второй. Фильм «День выборов». Когда вы там участвовали, какова была ваша внутренняя мотивация? То есть это было что? Деньги, друзья, желание просто?..

С.Шнуров― Ой, боже упаси, боже упаси. Это было, собственно говоря, благодаря тому, что Миша Козырев являлся продюсером, да? И он очень ныл. Я отказался от этой роли, ну, раз 20, наверное, да? И он очень ныл и названивал мне. У него был тогда еще мой мобильный телефон, с тех пор я не даю ему мобильный телефон. И он говорит: «Ну, вот, надо. Ну, надо. Ну, пожалуйста. Я обещал людям». Ну и мне он надоел, я решил, что гораздо проще, чем выслушивать вот это всё, съездить и сняться.

Причем, я им время дал 3 часа. Столько и длился съемочный день – ровно 3 часа. Раз, приехал… По-моему, даже в своей рубашке. Больше никаких мотивов там не было. Я даже сценарий не читал, более того. И более того, я этот фильм не видел, вы представляете? Я один из редких людей, который не видел фильм «День выборов».

В.Дымарский― А «День выборов» первый или второй?

С.Шнуров― Любой.

В.Дымарский― А снимался-то где? В каком? В обоих?

С.Шнуров― А?

В.Дымарский― В обоих снимался?

С.Шнуров― Нет-нет-нет. Миша Козырев уже исчез, и телефона моего не было, а во втором я не снимался, да.

Слушатель― Шамиль меня зовут. Сергей, скажите, пожалуйста. Мы с вами ровесники. В каком районе вы выросли? В каком сейчас обитаете? И в какое время в году находитесь в Петербурге, сколько времени?

В.Дымарский― И как вас сейчас найти?

С.Шнуров― Нет…

Слушатель― Район, район просто интересно.

С.Шнуров― Смотрите, я в Петербурге бываю где-то, ну… Нет такого сезона. Я бываю где-то, ну, я так предполагаю, неделю в месяц, да? Вот, где-то так. Ну, это при лучшем раскладе. Бывает, что и дня 3, да? Бывает, что и 2.

А вырос я в Семенцах, да, естественно. Да. А я не знаю, у меня этот топоним упоминается там раз 5 в песнях, да. Семенцы – это вот те бандитские малины, Ленька Пантелеев, вот это всё. Я очень люблю этот район. У меня родители до сих пор там живут.

А сейчас я живу у Мариинки (недалеко).

В.Дымарский― Спасибо.